Маркиз де Сад - Жюльетта. Том II
— Ах ты дьявольщина! — воскликнула Клервиль, откидываясь на софу. — Ах, друзья, почему вы меня не предупредили? Я умираю… — И блудница позвала Ла Риччу; — Иди ко мне, мой ангел, ласкай меня скорее. Я уже кончаю; ни одно зрелище в мире не доставляло мне такой радости.
Мы вернулись в будуар, закрыли окна и двери, и в этой роскошной комнате разыгралась самая восхитительная из всех сладострастных сцен; можно сказать, она происходила на костях несчастных плебеев, принесенных в жертву изысканной порочности.
Нас уже ожидали четыре юные девушки, прекрасные как божий день, в одеждах из черного траурного крепа, накинутых на голое тело. В другом конце комнаты стояли еще четверо женщин от двадцати до тридцати лет — беременные, совершенно нагие, со скорбным выражением на ангельских лицах. Неподалеку от них на широкой кушетке возлежали четверо юношей, которые держали в руках свои возбужденные члены, и члены эти, друзья мои, были чудовищных размеров; сантиметров двадцати пяти в окружности — никак не меньше — и более тридцати в длину. Мало кому доводилось видеть такие необыкновенные предметы, и мы вчетвером содрогнулись от внезапного оргазма при одном виде этих атрибутов.
— Эти женщины и эти девицы, — объяснил нам Фердинанд, — вдовы и дочери людей, которые только что погибли на наших глазах. Я абсолютно уверен в их смерти, которая была неизбежна. Этих женщин привели сюда еще до того, как начался праздник, и они через окно видели гибель своих близких. Я отдаю их вам — это будет ваш праздник. — Король открыл дверь в небольшой сад и добавил: — Там уже выкопана яма для их останков, где они будут покоиться в мире после того, как вы ими насладитесь.
Жестокосердный повелитель заставил несчастных посмотреть на их будущую могилу, спуститься туда и примерить по росту, затем, удовлетворенный тем, что яма пришлась им впору, обратил наше внимание на четверых юношей.
— Я уверен, сударыни, — сказал он, — что вам не часто приходилось встречать подобные предметы. — С этими словами он взял в руки ужасающие члены, будто отлитые из железа, и предложил нам потрогать и поцеловать их. — Сила этих мальчиков, — продолжал король, — под стать величине их органов; каждый из них способен на пятнадцать или шестнадцать извержений, и при каждой эякуляции выбрасывается не менее двенадцати унций семени; словом, это элита моего королевства. Все четверо — калабрийцы, а в Европе нет провинции, которая взращивала бы мужские атрибуты таких размеров.
По соседству с этим будуаром есть еще четыре, в которых имеется все необходимое для сладострастных утех; сейчас мы разделимся, возьмем с собой по парочке этих тварей и будем развлекаться до изнеможения, тем более что вы видели такое грандиозное и возбуждающее зрелище.
Тотчас на пол полетели платья, нижние юбки, панталоны, и прежде чем начать общие игрища, мы уединились в отдельных комнатах. Ла Ричча взял с собой одну из девушек, одну беременную женщину и обладателя гигантского фаллоса; Гравинес предпочел Олимпию и одну будущую мать, а Фердинанд увел Клервиль, копьеносца, несчастную вдову и двоих девочек; Шарлотта выбрала меня, и мы прихватили с собой парочку копьеносцев, одну девочку и оставшуюся женщину.
Когда мы вошли в свой будуар, королева Неаполитанская взволнованно и доверительно заговорила со мной:
— Знаете, Жюльетга, я больше не могу скрывать свои чувства к вам, поэтому знайте, что я вас обожаю. У меня слишком распутный характер, чтобы я могла поклясться вам в верности, к тому же это романтическое чувство не имеет никакой ценности в глазах таких людей, как мы. Но я не сердце предлагаю вам, а влагалище, влагалище, которое начинает истекать соком, когда к нему прикасается ваша рука. Я вижу в вас родственную душу, мы с вами даже мыслим одинаково, и уж конечно, я предпочитаю вас вашим сестрам. Олимпия глуповата, хотя иногда обнаруживает вдохновение, но чаще всего она остается робкой и нерешительной, а в глубине души она — отъявленная трусиха, и достаточно удара грома в небе, чтобы обратить ее в добропорядочное существо. Что касается до Клервиль, она великолепная и бесконечно мудрая женщина — этого я не отрицаю, но у нас с ней разные вкусы: она упражняется в жестокости только на мужчинах, я также не прочь принести в жертву противоположный пол, но мне нравится проливать и женскую кровь. Кроме того, она высокомерно относится ко всем нам, и это очень задевает мою гордость. А вот у вас, Жюльетта, достоинств не меньше, а может быть и больше, чем у нее, и в то же время вы нисколько не тщеславны, поэтому с вами очень легко; я подозреваю, что в сущности у вас мягкий характер, и хотя ваш ум порочен до крайности, ваше сердце способно на верность по отношению к друзьям. Одним словом, я вас люблю, и пусть залогом моей любви будет вот этот бриллиант, который я прошу вас принять и который стоит не менее пятидесяти тысяч крон.
— Вы необыкновенная женщина, Шарлотта, — отвечала я, отказавшись принять перстень, — и я глубоко тронута вашими чувствами ко мне; будьте уверены, что я отношусь к вам, точно так же. Но должна признаться вам, дорогая, — и это можно назвать моей идиосинкразией, — что для меня имеет ценность только то, что я беру сама, а подарки я презираю. И если вы хотите угодить мне в этом смысле, это будет очень нетрудно сделать.
— Каким же образом?
— Прежде всего поклянитесь своей любовью, что никому и никогда не расскажете о моем страстном неодолимом желании.
— Клянусь любовью и честью.
— Тогда слушайте: я хочу украсть сокровища вашего супруга, для чего мне нужна ваша помощь.
— Говорите потише, — предупредила королева, — эти люди могут нас услышать. Погодите, я отошлю их в соседнюю комнату.
— Теперь, — продолжала Шарлотта, когда мы остались вдвоем, — можно побеседовать спокойно. У меня к вам есть одно щекотливое предложение, и только приняв его, вы можете доказать мне искренность своих чувств ко мне. Дело в том, радость моя, что я также замыслила преступление и хочу знать, можете ли вы мне помочь.
— Даже если для этого мне понадобится тысячу раз рисковать своей жизнью. Говорите и ничего не бойтесь.
— Если бы вы только знали, как мне надоел мой супруг!
— Несмотря на всю его снисходительность?
— Но разве он делает это для меня? Он проституирует мною из ревности; пытаясь утихомирить таким образом мои страсти, он надеется подавить во мне всяческие желания и предпочитает, чтобы я предавалась разврату не по своей, а по его воле и выбору.
— Довольно странная у него политика.
— Именно так он и поступает, и в этом вся его сущность итальянизированного испанца: на земле нет хуже и противнее этой породы.
