Джуд - Драко Малфой и Солнечный путь
— Я не верю… она действительно это написала!
— Что? — спросила Джинни.
— Что последнее восстание гоблинов было в 1825 году! — Гермиона всплеснула руками. — К тому времени уже три сотни лет существовал Гринготтс!
— Может, она имела в виду 1285? — предположил Шеймус. Гермиона сердито покосилась на него.
— Это тоже неправильно, Шеймус!
Шеймус раздраженно пожал плечами.
— А что ты хочешь, Гермиона? Вспомнить семилетний курс Истории Магии! Мы же проходили восстания гоблинов в четвертом классе!
— Кто «она»? — спросила Джинни. Шеймус хмыкнул.
— Угадай с трех раз. Сольвейг, конечно…
— Я попросила ее скопировать свои ответы, — Гермиона покраснела. — Чтобы потом проверить, правильно ли она написала.
— И что мне это дало, Грейнджер?
Сольвейг стояла рядом, глядя на них сверху вниз.
— Ты написала, что последнее восстание гоблинов было в 1825 году! — воскликнула Гермиона, взмахнув листком. Сольвейг пожала плечами и присела на край обрыва, устремив взгляд в сторону озера.
— Да кому это нужно? Я на все вопросы, связанные с датами, отвечала наугад, с интервалом в восемнадцать лет. Догадывалась, что восстание гоблинов было раньше, но что ж делать… — Она улыбнулась.
— Черт, какие они все-таки… чудесные…
— Гоблины? — спросила Джинни, ухмыляясь.
— Нет, корнуэльские пикси! — фыркнула Сольвейг. — Вон те двое… интересно, они не собираются довести дело до конца? Я не прочь посмотреть…
— Сольвейг! — воскликнула Гермиона.
— У меня уже губы болят на них смотреть, — произнесла Джинни. — Интересно, как они ухитряются так долго целоваться?
— Короче, мы все за них рады, — вывод, сделанный Сольвейг, казался немного нелогичным, но никто не стал ей возражать.
* * *Глаза, брови, лоб, виски, скулы, щеки, нос, губы, подбородок, шея, по которой можно проскользить до ушей, а потом зарыться лицом в мягкие светлые волосы, ощущая их ласковый, сладкий аромат, слушать неумолчный шепот …хороший… мой… нежный… мой… любимый… мой… чудесный… мое счастье… моя радость… мое солнце… и так бесконечно, словно по кругу — шепот, поцелуи, объятия, и волосы скользят шелком между пальцами, и горячее тело прижато так тесно, что даже тонкий листок бумаги не поместить между ними… и сердце переполняет нежность, тоска, боль, вина… я люблю тебя… я люблю тебя… как сделать так, чтобы можно было сказать это прямо в сердце, как заставить слова течь с кровью по венам? Я люблю тебя — затаскано и затерто до дыр, но если повторять слова, пока не сотрется смысл, может быть, удастся выразить то, что чувствуешь — как тает сердце, как нельзя, невозможно, нет сил… оторваться, прекратить… я люблю тебя… если бы я мог сказать это тебе прямо в сердце… если бы я мог поцеловать твое сердце… придти с твоей кровью в твои вены… я люблю тебя… когда бы прежде я ни говорил тебе это, понимаешь ли ты, что теперь это значит больше, еще больше, чем просто больше, больше настолько, что это не сказать словами и никак не измерить? Я люблю тебя — но даже если сказать тысячу раз, все равно не выразить то, как я люблю тебя.
Темно русые ресницы мокнут от слез, как ветви под дождем, но Гарри целует и целует мокрые веки, пока Драко не начинает улыбаться. Это так банально звучит, но твоя улыбка похожа на солнце во время дождя… я уже говорил, что люблю тебя?
* * *Сириус Блэк встал, несколько раздраженно отряхнул песок с ладоней и, покосившись на Люпина, направился к целующимся юношам. Немного поколебавшись, профессор Защиты с тяжелым вздохом поднялся на ноги и последовал за своим другом.
— Гхм…
Прошло не меньше минуты, прежде чем Гарри (теперь уже он склонялся над Драко, лежащим на смявшейся робе) поднял голову и посмотрел на Сириуса совершенно диким взглядом. Губы его были ярко-красными, распухшими и даже немного потрескавшимися. На открывшейся взорам мужчин шее Драко темнели фиолетово-синие засосы. Люпин шумно втянул носом воздух.
— Парни, прогуляться не хотите? — жизнерадостно спросил Сириус, и Люпин мысленно закатил глаза. Драко не ответил — прикрыв глаза, он водил губами по шее Гарри.
— Прогуляться? — хрипло спросил Гарри.
— Ну да, — кивнул Сириус. — До Хогсмида. Посидим в пабе, выпьем… Вам, кстати, уже можно пить, вы знаете?
— Жарко же… — удивительно, но Драко ухитрялся говорить, одновременно продолжая целовать шею Гарри.
— Ну, тогда вам следовало раздеться, — несколько сардонически заметил Сириус.
— Я обгорю, — возразил Драко.
— Ты же снизу! — приподнял брови анимаг.
— Не всегда, — ответил Драко. Сириус присел рядом с ними и решительно произнес:
— Парни, так нельзя.
Юноши вопросительно посмотрели на него.
— Я вот это имею в виду, — Сириус указал на них. — Это может надоесть. Причем быстро. Это — не еда, это — лакомство. Нельзя питаться одними конфетами.
Драко приподнял бровь.
— Я имею в виду поцелуи, — объяснил Сириус. — Короче, подъем и стройся — мы идем в Хогсмид. Заодно купим Гарри гигиеническую помаду…
Драко взял Гарри за подбородок и повернул его лицо к себе.
— Да, — согласился он, внимательно разглядев Гарри. — Ты прав. Вставай, Поттер.
И решительно спихнул Гарри с себя.
* * *День, ночь, снова день — белая комната, белый потолок, белые стены, белые простыни, пол покрыт кафельной плиткой и тоже белый. Это палата в госпитале имени Святого Мунго, куда Драко доставили на следующий день после их возвращения из преддверия страны мертвых.
Когда он вернулся в свое тело, первым ощущением, своеобразным приветствием мира живых, стала резкая боль во лбу, словно кто-то воткнул туда раскаленный гвоздь. А первым звуком — удивительно раздражающим, надо сказать, звуком — был чей-то плач. Чей-то отчаянный, горький плач. Приподнявшись, он увидел Гарри, безутешно сгорбившегося над телом Дамблдора.
Потом их обоих подхватили и потащили в больничное крыло, не дав даже взглянуть друг на друга.
Причитания Помфри, резкие приказы Снейпа, заботливый голос Сириуса — все раздражало, все, хотелось только увидеть Гарри и убедиться, что с ним все в порядке. И все в порядке — с ними двумя. Почему всем этим людям невыносимо сложно понять такое простое желание?
Потом было снотворное зелье, и тяжелый сон, и утро, и авроры, на которых шипел Снейп и рычал Сириус, но они все-таки забрали Гарри и Драко «для выяснения».
Это тошнотворно напоминало Драко прошлый год, когда казалось, что после всех перенесенных испытаний они просто обязаны быть вместе, но всего лишь нескольких недель, проведенных вот в таких вот раздражающе чистых комнатах, вдали друг от друга, в утомительных допросах — то это были авроры с мрачными лицами и квадратными челюстями (они протягивали руки, почти касаясь лба Драко, и голоса их звучали подозрением — что это, мистер Малфой?), то улыбчивые люди с ласковыми глазами и в белых халатах (я ненавижу белый цвет! — чуть не орал Драко), хватило им обоим, чтобы решить, что они не любят друг друга. И он боялся.
