Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

Эти двое успели натворить таких дел, что волосы вставали дыбом. И хотелось бы Максиму уверенно сказать, что Слава не мог тогда соврать или передумать где-нибудь на полпути, но… Слава мог. Это на уроках он позволял себе исправлять учителей, предлагать решения задач, основанные на том материале, который обычно изучают уже в университетах, кичиться своим высоким интеллектом и с лёгким презрением смотреть на одноклассников, на самом-то деле тоже умных и смышлёных ребят.

А за пределами логарифмов и квантовых частиц он становился просто капризным ребёнком, совершенно не понимающим, чего хочет от жизни. Эгоистичным, самовлюблённым и в то же время закомплексованным и неуверенным в себе. Словно единственной его целью было доказать всем окружающим свою неоспоримую уникальность, и любая неудача, любая критика, любая ошибка воспринимались им крайне болезненно.

Они с Ивановым страдали одной болезнью на двоих: синдромом ненужного ребёнка, когда не полученную от родителей любовь нужно любым способом получить от других. Только способы их отличались.

Чанухин выбирал эпатаж. Он мог пропадать где-то несколько дней, мог внезапно сорваться с уроков или прийти в гимназию пьяный, просто чтобы под вечер смеяться над тем, что никто ничего не заметил. А ещё с таким удовольствием поддерживал глупое соперничество между ним и Романовым, которое на этот раз, кажется, перешло все допустимые границы.

— Поль, не переживай, ладно? Я сейчас что-нибудь придумаю, — он попытался говорить твёрдо и уверенно, хотя сам взволнованно ходил по комнате из угла в угол, ерошил волосы на затылке и судорожно думал над поставленной перед собой задачей. — Давай так: ты пришли мне эти фотографии со Светой, а я пока начну искать Славу.

— У меня сейчас телефон сядет, три процента оставалось, — как бы Поля не пыталась бодриться, сдавленный шмыг носом он всё равно услышал.

— Поль, давай я приеду прямо сейчас, а?

— Лучше найди этого мудака, — замявшись ненадолго, решила она, — если вдруг тест будет положительным…

— Я понял. Если это понадобится, я притащу его за шкирку, даже не сомневайся, Поль. Ставь телефон на зарядку и, пожалуйста, только не пропадай из сети, иначе я рехнусь и на этот раз точно заявлюсь прямиком к тебе домой.

— Я не пропаду, Максим. Обещаю, — она замолкла и долго собиралась с силами, прежде чем всё же прошептать в трубку: — Мне очень страшно.

— Я сделаю всё, что смогу. Всё будет… — разговор резко оборвался, и равнодушный женский голос сообщил, что абонент теперь вне зоны доступа сети.

Максим чертыхнулся и со злости чуть не швырнул свой телефон в ближайшую стену. На самом деле ему тоже было очень страшно. Его воображение вовсю рисовало только самые худшие варианты дальнейшего развития ситуации, и они выглядели беспросветным кошмаром, куда они дружно нырнули после сказочно-волшебных праздников. В мыслях промелькнуло, что лучше бы Славе оказаться при смерти и с отшибленной памятью, как в слезливой мелодраме, иначе он просто свернёт ему шею при встрече.

А спустя некоторое время Иванов нервно кусал внутреннюю сторону щеки, сам не замечал, как начинал выдирать у себя волосы, и очень жалел о ходе недавних мыслей. Телефон Славы был выключен, ни в одном чате или социальной сети он не появлялся с вечера того самого тридцатого числа, и, как назло, номер телефона его матери будто испарился из списка контактов, хотя Максим был уверен, что точно сохранял его.

Да и фотографии в обнимку со Светкой сделаны были ещё в первых числах сентября, на общем сборе класса в одном из кафе в честь начала учебного года, о чём он не преминул тут же сообщить Полине. Как и о своём намерении отправиться к Славе домой немедленно, однако послушал её здравые рассуждения и решил подождать хотя бы до рассвета.

Намотав с десяток километров быстрым шагом по району, где жил Чанухин, и не выдержав томительного ожидания, ровно в шесть ноль пять утра Максим позвонил в дверь его квартиры, заранее приготовившись выслушивать возмущения по поводу своего бесцеремонно раннего визита. Как он успел убедиться, окна в его квартире не горели, а значит, его мать спокойно спала и причин для паники не было.

Однако спустя три рваных, настойчиво-противных писка звонка, дверь ему открыла растрёпанная и растерянная после сна тётя Мила, мама Славы. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга: Максим — смущённо, пытаясь придумать какое-нибудь объяснение своему приходу, а она — с удивлением, быстро сменившимся настороженностью.

— Максим, что-то случилось? — она плотнее закуталась в наброшенную на плечи шерстяную кофту и воровато оглянулась назад, вглубь квартиры, откуда доносились шаги, хорошо слышимые в утренней тишине.

За её спиной возник высокий худощавый мужчина с залысиной на коротких тёмных волосах, отчего-то показавшийся Иванову смутно знакомым. Тот нахмурился при виде смущённо мнущегося на пороге парня и тихо спросил:

— Мил, что тут происходит?

— Лёш, это Максим, друг Влада, — пояснила она, в то время как Максим чуть челюсть на пол не уронил, быстро сообразив, откуда ему знакомо лицо мужчины. Отца Славы он прежде видел только раз, издалека на улице, но сопоставить его имя и определённую внешнюю схожесть между ними не составило труда.

— А где Слава? — наконец спросил Максим, когда вся разворачивающаяся на лестничной площадке сцена стала напоминать какой-то абсурд.

— Он разве не с тобой? — ошарашено спросила тётя Мила, бросив быстрый и отчего-то виноватый взгляд в сторону сурово поджавшего губы мужчины. — Он ушёл вчера днём, сказал, поедет к тебе.

Из подъезда Максим вышел только через полчаса. Устало опустился на покрытую коркой льда скамейку, потёр ладонями лицо, пытаясь собраться с мыслями и унять страх, скрипучими шестерёнками прокручивающийся внутри живота. Ситуация оказалась ещё более паршивой, чем он предполагал: телефон Слава давно разбил, швырнув в стену в ходе разразившегося в доме скандала, поэтому не оставалось ни единого шанса узнать, где он может находиться вот уже почти сутки.

Что делать дальше, он понятия не имел. Заявление в полицию ещё не примут. Знакомый матери Чанухина, работающий на скорой, обещал через час выяснить, не поступал ли кто-нибудь похожий в больницы. И единственное, что ему оставалось, — это напряжённо думать, куда мог пойти Слава, если не к нему?

А ведь понятно, куда.

— Поль, Рита всё ещё у тебя? — без лишних церемоний спросил Максим, только услышав заветное тихое «да».

— Нет, она ушла минут пять назад. Всё обошлось, Максим. Я так боялась, что…

— Поль, через сколько она доберётся до дома? — он перебил её на полуслове, подскочив со скамейки от внезапно возникшей догадки и снова расхаживая из стороны в сторону, вытаптывая плотную дорожку в рыхлом снеге. — Слава пропал.

— Как пропал? — ошарашено переспросила она севшим голосом.

— У него там в семье… Отец пришёл к ним жить, а у них со Славой всегда были очень натянутые отношения. Они сильно поругались, он разбил телефон ещё перед Новым годом, а вчера ушёл из дома, но ко мне так и не приехал. Если он не у Риты, то я понятия не имею, где его искать. Ты должна сказать ей обо всём этом, ладно?

— Я… да, я поняла, — испуганно лепетала Полина, и он как наяву представил себе, как в этот самый момент она нервно закусывает пухлую нижнюю губу и растерянно мечется взглядом вокруг. Такая маленькая и беззащитная, что хочется сграбастать её целиком и прижать к себе так крепко, чтобы вдохнуть нормально не могла.

Не так должен был проходить этот день. И вообще их каникулы должны были закончиться не так и начаться на совсем другой ноте.

Пока он брёл в сторону дома Риты, глубокими глотками вдыхая ледяной воздух, который должен бы заморозить жгущую огоньком тревогу в груди, никак не мог избавиться от ощущения, что совершил ошибку. Много, очень много ошибок. Каждый день он жалел, что сдуру решил подыграть Полине тогда, в кафе, увидев, как она испугалась и замешкалась при виде своего одноклассника. И ведь не хотел же. И надеялся, что она сама даст задний ход, а в итоге они оба угодили в эту нелепую ловушку.