Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

Потому что до последнего не мог понять, правда ли она ничего не понимала о его чувствах или так хитро и умело держала его на поводке, то притягивая ближе к себе, то резко отталкивая.

— Ваши с ней отношения поменялись с тех пор, а сама она — вряд ли. И я скажу тебе то же самое, что говорил тогда: действуй. Если вы собираетесь строить отношения и дальше, то вам нужно делать это вместе, поочерёдно вкладывая по кирпичику. Вот и вложи свой, раздели с ней ответственность за ваш поступок. Ты ведь и сам этого хочешь, разве не так?

— Конечно же хочу, — вздохнул Максим тяжко, хотя бы самому себе признавшись, что ему просто нужно было получить одобрение и поддержку. Потому что на самом деле он очень-очень боялся всё испортить: отношения с родителями Полли и с ней самой, и так слишком много раз прощавшей его за эти короткие праздники. — Поеду к ней завтра утром.

Ещё больше Максим боялся только того, что́ она могла бы сама себе придумать за время их вынужденной разлуки, с такой-то бурной фантазией, его дурацким поведением перед её отъездом и невозможностью обменяться хотя бы парой сообщений и всё обсудить.

Конец дня тянулся так издевательски-медленно, что впору было на стену лезть от нетерпения. Не отвлекала болтовня братьев, не позабавила их длинная словесная дуэль, даже приготовленный Никитой ужин показался каким-то пресным. Иванов чувствовал себя старой окислившейся батарейкой, совершенно ненужной и бестолковой. Обычно, когда ему выпадали очередные трудности, он нервничал, злился, психовал, но параллельно с этим делал всё возможное, чтобы как можно скорее проблему решить. Действовал нагло, уверенно и брал нахрапом.

А теперь его охватила странная, доселе неизведанная меланхолия, оказавшаяся до ужаса противным состоянием. И если вот такая она — любовь, то это настоящая гадость, которую и врагу своему не пожелаешь.

Врагу не пожелаешь, а себе… не то чтобы Максим желал. Но достаточно хорошо знал самого себя, чтобы понять, что сбежать уже не выйдет. Уж если с самого начала не вышло, и он вопреки своей не раз уязвлённой гордости продолжал бегать за вреднючкой, то теперь, после всего, что между ними случилось, глупо было бы надеяться, что его вот-вот отпустит.

Прежняя жизнь, лишённая хаоса, неразберихи и бьющих ключом эмоций, что приносила с собой Полли, отныне казалась ему скучной и серой. Словно он долго жил в чёрно-белом кино, а потом появилась она и всё вокруг запестрело яркими, насыщенными красками. И его тянуло к ней с такой силой, что самому иногда становилось странно, страшно и смешно.

В прошлых отношениях у него не было ничего подобного. Поначалу с Никой тоже было хорошо и очень, даже слишком весело — все их встречи или начинались, или заканчивались в общей компании, где маленькая доза «допинга» и девушка под боком помогали забыться и отвлечься от плохого настроения, проблем и гнетущего ощущения, что жизнь уже подошла к концу и ничего интересного, яркого, впечатляющего в ней больше не будет. В гимназии они с Никой почти не общались, даже на обеде зачастую оставались каждый в своём окружении, иначе бы просто устали друг от друга.

А когда он испугался и завязал со всем этим дерьмом, то с удивлением понял, что кроме вот этих весёлых посиделок их больше ничего и не связывало. Жаль, ей не особенно понравилось пришедшее к нему озарение, и пришлось ещё полгода трусливо поддерживать эту фикцию на нормальные отношения и терпеть её бесконечные мелкие истерики, лишь бы не нарваться на истерику большую.

Вообще-то по общепринятым нормам Максим повёл себя как настоящий, классический в своём роде мудак: сказал ей о разрыве на следующий же день после того, как она получила свой диплом и перестала учиться в одной с ним гимназии. Ника отплатила ему за это сполна, облив грязью как только смогла и сделав так, что в той компании он отныне стал персоной нон-гранта.

Не то чтобы он обиделся или расстроился, но желание снова встречаться с кем-то отшибло напрочь. И он пообещал себе, что не подпишется на это ещё очень долго, вот только выполнить обещание, к счастью, так и не удалось.

— Совсем у тебя, Максим, крыша поехала, — скептически заметил он, уставившись взглядом в царящую в спальне темноту.

Впервые за очень долгое время ему приснился сон. Яркий, красочный и до того реальный, что совсем не хотелось просыпаться. Там его руки крепко-крепко сжимали Полину, гладили по голове и по спине, обводили пальцами контуры острых лопаток и ласкали её шею, а сама она доверчиво льнула к прикосновениям и нежно тёрлась своей щекой о его.

Хотелось ехидно спросить у своего подсознания, почему же сон оказался не эротическим, но ответ возник как-то сам собой: потому что все фантазии последних нескольких недель померкли на фоне того, что уже случилось между ними в реальности.

Приглашая её к себе на праздники, он не то что не рассчитывал на какую-то физическую близость, а даже наоборот — категорически запретил себе к ней прикасаться. Во-первых, боялся любым слишком откровенным прикосновением снова напугать её, как в той кабинке туалета, где он забыл обо всём на свете и напрочь потерял над собой контроль, упиваясь тем, как много она позволила ему. Во-вторых, не хотел торопить события и торопить её, и так испытывая периодические муки совести из-за того, что считал себя не в праве лезть к такой хорошей девочке со своим-то грузом прошлого на плечах.

Кто же знал, что у Поли окажутся совсем другие планы. Кто бы подумал, что она сама коварно соблазнит его и затащит в постель.

Их первый раз был ужасен. Озвучивать это он бы никогда и ни за что не стал, конечно же, но факт оставался фактом. Мало того, что его почти трясло от страха не оправдать ожиданий (а чёрт знает, какие ожидания могут быть у современных девственниц), ещё слегка мутило от волнения и чувства огромной ответственности за всё происходившее. Самым тяжёлым оказалось не остановиться, даже не успев толком начать, и не попытаться скрыть от неё свою тревогу, а смириться с тем, какую боль принёс любимому человеку. Получается ведь, что осознанно и намеренно, пусть и по обоюдному согласию, пусть и другого пути всё равно не было.

Вся его хвалёная стрессоустойчивость оказалась пшиком, потому что Максим явно переживал намного больше, чем она. Что казалось ему очень странным: если бы он расстался с девственностью с таким антуражем из боли и крови, наверное, вообще бы никогда больше трахаться не захотел. А Полина очень даже захотела. И быстрее, чем он мог предположить.

Оказалось, не всякая хорошая девочка остаётся такой при выключенном свете.

— Блять. Блять, блять, блять! — от потока мыслей, сменяющихся местами излишне подробными воспоминаниями, сон как рукой сняло. И захотелось вернуться на сутки назад, чтобы мило сопящая во сне любимая вредина жалась под бок и щекотала шею своими волосами, щупала его живот, всерьёз считая, что делает это совсем незаметно, и нежно, невесомо касалась губами плеча. Вся такая сладкая-сладкая и тающая в руках, как кусочек шоколада.

Он протянул руку к тумбе и взял телефон, чтобы посмотреть на время и решить, что делать дальше. Судя по идеальной тишине, все остальные уже спали, и придётся самому развлекать-отвлекать себя до утра от желания сорваться к Поле.

Когда телефон в руке завибрировал, ему первым делом показалось, что всё же удалось незаметно снова задремать. Но взволнованный голос в динамике был очень даже реальным.

— Максим, мне нужна твоя помощь.

***

Поезд выехал из пункта А по направлению к пункту Б в пять часов вечера тридцатого декабря. Расстояние между пунктами один километр восемьсот метров. Средняя скорость поезда пять километров в час. Вопрос: где же шляется поезд, если шестого января он всё ещё не добрался до заданного конечного пункта?

— Я, если честно, вообще ничего не понимаю, — честно признался Максим, обескураженный её рассказом настолько, что не мог понять, за что стоит хвататься в первую очередь. Вставить Славе пиздюлей? Рассказать ему про Риту? Вставить пиздюлей ещё и Рите?