Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

— Полина, ты как? — судя по тому, как запыхалась Колесова, расстояние от зала до нас она преодолела бегом.

— Жить буду, — нерешительно отшутилась я и вздрогнула от раздавшегося за спиной смешка нескольких проходящих мимо одноклассников, которые, как мне показалось, смотрели до этого именно на меня. Я жалобно посмотрела на возвышающуюся надо мной подругу и упавшим от волнения голосом осмелилась спросить: — Это выглядело совсем ужасно со стороны, да?

— Ну… — Натка замялась, а потом внезапно сдавленно хихикнула, слегка покраснев. — Ты не представляешь, какой сначала был переполох. Ты без сознания, Иванов весь в крови, никто не видел, что между вами произошло, и в тишине, когда все в шоке на эту картину смотрели, кто-то ляпнул: «Он что, её убил?». Это… это очень смешно, Поля, хотя я понимаю, как тебе сейчас, наверное, тяжело, извини, — она попыталась остановить рвущийся наружу смех, настолько забавно надув при этом щёки, что я и сама не удержалась, растянувшись в вымученно-нервной улыбке. — Знаешь, теперь ты точно прославилась, Романова!

***

Каждый раз, слыша выражение «проснуться знаменитым», я представляла себе типичную картину из любого молодёжного американского фильма, когда главная героиня идёт по длинному коридору, толпа расступается перед ней, открывая рот от восторга, удивления, страха, а парни сворачивают шеи, провожая её фигуру взглядом. От неё исходит внезапно проснувшаяся самоуверенность и каким-то непостижимым образом ранее никем не замеченная сногсшибательная красота, и все ребята, ещё вчера издевавшиеся над ней, теперь готовы душу продать ради того, чтобы затащить её в кровать.

Второй приходящей в голову аналогией становится пробуждение от вспышек фотокамер, пробивающихся даже сквозь плотно задёрнутые шторы, за которыми, по ту сторону окна от главного героя, ожидают жадные до эксклюзива журналисты, ночь напролёт дежурившие у дома. А дальше крики имени героя, лишь бы привлечь внимание, просьбы прокомментировать ситуацию или попытки зацепить оскорблениями, вызвав необдуманные эмоциональные поступки вроде разбить кому-нибудь камеру или обозвать козлом.

А теперь я расскажу, как это выглядело у меня.

Шторы в моей комнате тоже были плотно задёрнуты, но маму никогда не останавливало ни это, ни лежащая на моей голове подушка, позволявшая целых пятнадцать минут не замечать периодически звучащей трели будильника.

— Полина, вставай! Опять сегодня без завтрака останешься! — гаркнула мама прямо на ухо, бесцеремонно тряся меня за плечо. Хорошо, что они с отцом вчера были на смене до полуночи, поэтому у меня вроде как не представилось возможности рассказать о своём обмороке. Хотя ладно, кого я обманываю, просто не хотелось, чтобы меня снова потащили по врачам или предложили походить немного к психологу, как уже было после аварии брата.

По пути в гимназию я как обычно встретилась с Наташей и Ритой, ещё с прошлого вечера соревновавшимися между собой в попытке придумать самую оригинальную шутку про случай на уроке физкультуры. Только мне совсем не было смешно, особенно при мысли о необходимости целый день снова сидеть рядом с Ивановым, личность которого теперь вызывала помимо ненависти ещё и чувство сильного стыда за его разбитый нос и замеченные им за пару мгновений до этого слёзы.

— Наташа, поменяйся со мной сегодня местами, а? — жалобно простонала я, окончательно наплевав на все попытки вести себя по-взрослому и принять вид сильной независимой женщины.

— Считай, что тебе повезло, Полинка, но совместные уроки с технарями закончились, — Марго широко улыбалась, уставившись в экран телефона и на ходу печатая кому-то сообщения. Она нехотя оторвалась от переписки, посмотрела на нас и, закатив глаза, пояснила: — Слава написал, их классный руководитель вышла с больничного.

В этот момент мне показалось, будто солнце стало светить ярче, настойчиво пробиваясь своими лучами сквозь грязно-серые осенние тучи, а пожухлая трава и скрюченные голые ветви деревьев приобрели особенное очарование, став родными и даже уютными, как старая и заношенная, но при этом горячо любимая вещь.

Конечно же, я слишком рано обрадовалась, представив своё возвращение к спокойной жизни. Первая весточка надвигающегося урагана появилась ещё у ворот, когда мне показалось, что какие-то смутно знакомые девчонки показали на меня пальцем и начали перешёптываться, но уже спустя мгновение я напрочь забыла об этом случае.

Следующим моим шагом по лестнице суровой школьной славы стала встреча со «звёздами» лингвистического класса, Катей и Мариной, состроившими при виде меня максимально кислую мину, на какую вообще были способны.

— Это правда, что ты сломала нос Максиму? — преграждая нам дорогу, с вызовом спросила одна из них, та которая с густо подведёнными глазами. Вообще-то я прекрасно знала, кто из них кто, но больше нравилось принципиально делать вид, будто они давно срослись в единый катямаринный организм, разделивший один мозг на двоих, а оттого не способный функционировать так же слаженно, как у обычных людей.

Хотя я сама, как часто казалось, была сначала лишь «новенькой в А», потом стала «вот той третьей, вместе с Колесовой и Анохиной», и такое теневое положение ничуть не напрягало, напротив, ощущалось очень комфортным и удобным. Не считая необходимости напрямую контактировать с учителями, всегда получалось спрятаться за спиной бойкой Натки или прикрыться импозантными манерами Марго. Для кого-то подобное поведение — верный признак «серой мыши», а для меня — проявление суперсилы человека-невидимки.

— Сейчас ещё и тебе сломает, если лезть с тупыми вопросами будешь! — рявкнула Наташа, одной рукой подталкивая в спину меня, так и застывшую на месте от ощущения надвигающейся угрозы, а второй бесцеремонно отодвигая с нашего пути недовольно надувшую пухлые губы девушку, многозначительно хмыкнувшую, но не пожелавшую и дальше вступать в перепалку.

Натку немного побаивались. Может быть, потому что ей удавалось без каблуков возвышаться над большинством девчонок, носивших экстремально высокие шпильки? Худая и костлявая, она всё равно выглядела довольно угрожающе, а ещё умела хмуриться так, как получалось только у престарелых мегер и моей мамы, когда я отказывалась от ужина, и этот взгляд коршуна надолго мог отбить желание перечить или вставать на пути. А ещё Колесова быстро бегала, далеко прыгала и легко лазила по канату, на котором я, наравне с большинством своих сверстниц, могла только висеть как полудохлая мартышка, молясь всем известным мне богам, чтобы не упасть и не расшибиться.

Вот и сейчас у неё вышло лихо вытащить нас с Риткой из ситуации, в которой мы могли бы только беспомощно хлопать глазами и что-то тихо мямлить себе под нос в покорном ожидании когда же нам позволят уйти.

Дальше события пошли по вполне предсказуемому сценарию, каждый учащийся нашей параллели посчитал своим долгом хоть раз обсудить случившееся вчера, сопроводить меня насмешливым взглядом или поупражняться в остроумии.

— Романова, только не смотри на меня сейчас, а то я палец порезал и здесь есть капелька крови!

- Эй, Поль, а научи меня драться? Хочу разбивать всем лица как ты!

- А ты, оказывается, опасная штучка!

— Эй, чушка, научить тебя по-нормальному флиртовать с парнями?

На первой перемене я краснела и шипела что-то нечленораздельное от злости, пока Колесова посылала всех высказывающихся, очень конкретно указывая необходимое им направление движения. На второй перемене я просто старалась сделать вид, что читаю учебник и не слышу половину из всего этого бреда, пока Натка уже не так бойко призывала всех приближающихся к нам отвалить по-хорошему. А после обеда, на который я даже не рискнула высунуться из кабинета, мы обе просто устало подпирали ладонями щёки и отсчитывали минуты до конца уроков, уже не пытаясь ничего предпринять.

— Расслабься и получай удовольствие, — глубокомысленно протянула заскочившая к нам под конец дня Ритка, усевшись на краешек парты и кокетливо покачивая в воздухе худенькой ножкой. Она то и дело набирала в телефоне какие-то сообщения, при этом загадочно улыбаясь, и перед уходом помахала перед моим лицом обшарпанным самсунгом, доставшимся от старшей сестры. — Уверена, что тебя это утешит: страдаешь не ты одна.