Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

— Раиса Петровна позвонила нам в панике и сообщила, что тебя из квартиры вытаскивал какой-то здоровенный мужик, а ты при этом врёшь нам, что сидишь дома. Конечно же, мы по-своему интерпретировали твоё упрямое стремление скрыть от нас свою личную жизнь и испугались, что тебя могут обижать или к чему-нибудь… принуждать.

Мне захотелось рассмеяться от абсурдности возникшей ситуации, ведь позавчера из квартиры Максим действительно выносил меня, перекинув себе через плечо, совсем как абориген с трудом пойманную добычу. А я визжала, охала и тихо смеялась, колотя ладошками по его спине, и кокетливо требовала немедленно опустить меня на землю, даже не представляя, что всё это время за нами наблюдали в дверной глазок.

— Вы попросили её за мной следить?

— Мы не просили, честное слово. Она сама решила проявить инициативу и сообщить нам, что здесь творится, — голос отца смягчился и стал немного тише, словно он боялся меня спугнуть. И причин не доверять ему у меня реально не было, из чего выходило, что я зря так вспылила. — Извини нас, Полина, что мы поверили во всё раньше, чем нормально разобрались. Но если бы ты сразу же рассказала нам правду, ночной сцены удалось бы избежать.

— Видимо, увидь меня соседка с тщедушным карликом, проблемы бы не возникло, так? — слабенько пошутила я, хотя на самом деле хотелось выплакаться у папы на плече и получить свою порцию жалости и нежности, как когда-то в детстве. Он же только чуть улыбнулся, поправил съехавшие на переносицу очки и укоризненно покачал головой.

— Поговори с мамой. Она очень переживает из-за вашей ссоры, и я знаю, что ты тоже, — папа поднялся со стула, сделал пару шагов к выходу, но уже у самой двери остановился и добавил: — Кстати, твой мальчик столько раз писал и звонил, что маме пришлось самой ему ответить.

— Что?! — я подскочила с кровати, шокировано уставилась на него и начала нервно заламывать руки, сама не понимая, от чего больше разволновалась: от вспыхнувшей внутри надежды, что Иванов всё же не настолько на меня обижен, или от страха, что ему могла наговорить моя мама.

— Бесчеловечно было бы и дальше держать его в неведении и просто игнорировать такую поразительную настойчивость, — в глазах отца на мгновение мелькнули задорные огоньки, а тон стал насмешливым и хитрым. — Впрочем, подробности этого разговора узнать ты сможешь как раз у мамы. Остатки обеда на плите, ужин только через два часа. Интернет не включим, пока не объяснишься. Отдыхай!

Он выскользнул в коридор, оставив меня наедине со своим замешательством и противоречивыми желаниями. Приходилось признать: у меня не выйдет выяснить хоть что-то о Максиме и при этом сохранить свой статус глубоко оскорблённого человека, выбравшего принципиальное молчание. Мне не пришлось потратить и пары минут, чтобы выбрать наиболее важное для себя, и оставалось лишь собрать волю в кулак, перешагнуть через гордость и пойти на разговор к матери.

***

Случайности странным образом вплетаются в нашу жизнь, переворачивают её на сто восемьдесят градусов, вырывают глубокую скользкую яму на нашем пути и беспощадно лопают хрупкий мыльный пузырь надежды. Но иногда получается так, что они, напротив, помогают найти непредсказуемый и спасительный выход из ситуации, казавшейся беспросветной и заранее предопределённой.

Именно так и произошло со мной: пока я продумывала свою речь перед мамой, отыгрывая в уме оборонительно-атакующую позицию, в дверь нашей квартиры позвонили. И уже почти смирившись (а на самом деле ещё и испытав радость) с тем, что объяснение с ней временно откладывается из-за нежданных гостей, я расслабленно выдохнула и развалилась на кровати, уткнувшись носом в подушку.

— Полина? — громко крикнула мама и спустя мгновение уже начала стучать ко мне в комнату, не дожидаясь ответа. От неожиданности я напрочь забыла обо всех своих обидах, тут же распахнула дверь и вперилась удивлённым взглядом в её лицо, выражавшее настороженность и растерянность. — К тебе там пришли…

Стремглав рванув в коридор, я, само собой, ожидала увидеть Максима. И несмотря на собственный строгий запрет вмешиваться в сложившуюся между мной и родителями ситуацию, меня переполняло необыкновенное счастье от мысли, что он действительно здесь, рядом, вот-вот окажется на расстоянии вытянутой руки и очаровательно-смущённо улыбнётся мне, взъерошив свои волосы.

Но ждал меня вовсе не Иванов, а Рита. И от вида её мертвецки-бледного лица и опухших, заплаканных красных глаз с уже успевшими полопаться капиллярами у меня внутри всё перевернулось от страха, и там совсем не осталось места разочарованию.

— Рита, что случилось? — мой голос сел от волнения, а она лишь легонько покачала головой в ответ и продолжила неторопливо раздеваться. Хотя нет, её замедленные, натужные движения походили скорее на попытки делать что-либо сквозь невыносимо острую боль, словно под объёмным канареечно-жёлтым шарфом, тёмным пальто и вязаным платьем с неё содрали кожу.

Понятно, почему моя мама выглядела такой потерянной и, судя по всему, разрешила Рите пройти, несмотря на очередной домашний арест, обычно сопровождающийся и запретом на то, чтобы ко мне ходили гости. Просто невозможно было прогнать из дома человека в таком состоянии, в каком сейчас пребывала Марго, мелко дрожа всем телом и судорожно облизывая бесцветные, сильно искусанные губы.

— Девочки, может быть, вы покушаете? — мама выглянула в коридор, изучила нас настороженным взглядом и очень многозначительно остановила его именно на мне, сурово поджала губы и нахмурилась, словно заранее перекладывая именно на меня часть ответственности за стоящие в глазах Анохиной слёзы.

— Спасибо, Екатерина Николаевна, я не хочу, — голос Риты звучал, как шелест осенних листьев, рассыпающихся трухой под ногами прохожих, и у меня от жалости болезненно сжалось сердце.

Быстро схватив подругу за руку, я утянула её к себе в комнату и снова закрылась изнутри, прислушалась к звукам работающего в гостиной телевизора и в который раз порадовалась, что папа привык включать громкость почти на максимум. Рита так и стояла рядом со мной, покорно опустив голову вниз и всей своей безвольно-понурой позой выражая скорбь.

— Рит, что случилось? — тихо спросила я и потянулась к ней руками, собираясь обнять. Но она опустилась ко мне на кровать резко и быстро, будто ноги просто подкосились от слабости, обхватила лицо ладонями и начала рыдать, не пытаясь стереть слёзы, пробежавшие сквозь пальцы и начавшие капать на пол.

— Я такая дура, Полина, такая дура! Я такое натворила, что не представляю, как теперь быть, — мои руки обвились вокруг её хрупких, трясущихся от плача плеч, прижали ближе, осторожно погладили по спине, пытаясь оказать поддержку и сочувствие. В груди кольнуло тоскливым воспоминанием о том, сколько раз Максим точно так же обнимал меня, сдавливал крепко-крепко, шептал на ушко какие-нибудь успокаивающие слова и нежно целовал щёки и кончик носа, залитые слезами. Почему тогда я не ценила эти моменты так же сильно, как теперь?

— Всё обязательно будет хорошо, — уверенно сказала я, отстранилась и попыталась заглянуть ей в глаза. Во мне и правда просыпалось странное, почти незнакомое ощущение, что сейчас у меня выйдет даже горы свернуть, если это понадобится, и не найдётся ничего невозможного и безвыходного.

«Раньше ты не боялась добиваться того, что хочешь», — пронеслось у меня в голове настолько родным и тёплым голосом Максима, и пришлось который раз отметить, что он оказался прав. Были времена, когда я умела отмахиваться от влияния мамы, от образа мисс Неприметность, от страха быть высмеянной или стать жертвой чужой агрессии. И если мне по-настоящему хотелось чего-то, то я готова была на всё, долго, методично и упрямо двигалась к своей цели.

А он видел меня насквозь, одним умелым движением приглаживал топорщащиеся от ужаса колючки и не боялся уколоться. Встречался лицом к лицу со всеми моими недостатками, комплексами и страхами, и безгранично принимал меня именно такую настоящую, далёкую от разыгрываемого перед окружающими образа и того, какой бы я сама мечтала быть.