Алекс Новиков - Английские эротические новеллы
Матушка подошла к шкафчику, извлекла оттуда микстуру, и сделала добрый глоток. По жилам потекло приятное тепло, а оттаявшая душа вернула еще одно воспоминание: черные перепончатые крылья.
Схватившись за это воспоминание, словно за тонкую соломинку, Изольда легла на остывшую постель, и принялась размышлять над тем, что вспомнила.
«Катрина, отец Гай… Ревизоры… — Все эти грехи мы давно отмолили. — Да и монастырь имеет священную реликвию! Но эти жуткие крылья, увядшие цветы и запах серы — указывают на то, что минувшей ночью в моем монастыре побывала нечистая сила!»
Она неожиданно вспомнила рассказ раскаявшейся ведьмы, приятой ею в монастырь, и осколки мозаики сложились в единую картину. Это не призрак с крыльями, Это не Сатана, это Инкуб! — она сконцентрировалась еще сильнее, и вспомнила лицо этого существа. — Ее словно ударило ударом свежепросоленного прута!.. Он решил навестить свою жертву, но или перепутал двери или просто решил захватить еще одну душу! Пожалуй, стоит помолиться!
Qualis Pater, talis Filius, talis Spiritus Sanctus.(Каков Отец, таков же и Сын, и таков же Дух Святой). — Встрепенувшись, матушка Изольда потянулась за микстурой Авраама, и сделав хороший глоток, стала задуматься над тем, что, видимо сама успела совершить несколько смертных грехов. «Возможно, он и меня хотел соблазнить! Я же спасла леди Эвелину, заработала грешным местом на нужды монастыря… Ублажила ревизора и несколько знатных прихожан! Может и не несколько, кто же считает! Но эти все мелочь! Бог простит!» На протяжении всей жизни в должности монахини, а потом и настоятельницы, она не упускала возможности подзаработать на церковные нужды и не считала большим грехом для пополнения кассы даже плотский грех. «Не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься!»
— Aeternus Pater, aeternus Filius, aeternus Spiritus Sanctus![213] Последняя молитва, а может быть и еще один глоток микстуры, помогла привести запутанные мысли в порядок.
Матушка Изольда сконцентрированным усилием воли снова оживила в памяти недавно воскресшее воспоминание и перед ним восстала вовсе не галлюцинация, а какой-то реально существующий призрак! Он был похож на человека с темными крыльями, и он ужасал своим безумным взглядом… Значит, стоит подобрать молитвы, которые отвадят Инкуба от моих стен.
Преклонив колени, она молилась перед распятием и размышляла о ночном происшествии, но вдруг в дверь кто-то громко постучал.
Снова послышался навязчивый стук в дверь. Матушка Изольда открыл дверь.
На пороге стояла Катрина.
— Ave Maria, gratia plena, Dominus tecum. Benedicta tu in mulieribus, et benedictus fructus ventris tui, Iesus. Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, nunc, et in hora mortis nostrae. Amen.[214]
— Матушка, Вы заболели? — Во взгляде молодой монашки читался страх. — Мы молились за вас!
Изольда, ради того, чтобы успокоить девушку, произнесла:
— Ваши молитвы пошли мне на пользу! Господь не оставил меня, грешную! Я рада тебя видеть, но не смотри так испуганно! Можешь мне поверить, что со мной все в порядке. Надеюсь, ты пополнила запас розог? Сегодня они нам пригодятся!
— Virga est semper inebriabitur![215] — Катрина потупила взор.
— Пора разобраться с Селиной! — Матушка Изольда без лишних покинула келью, и, переполненная невероятным желанием высечь грешную монахиню, двинулась открывать дверь.
— Et tamen non tres aeterni, sed unus aeternus.[216] — Изольда на мгновение остановилась и посмотрела в маленькое серебряное зеркальце, которое висело на стене.
На заднем дворе уже было все готово к процедуре изгнания беса.
Широкая монастырская лавка стояла, застеленная конской попоной. Монашки и приговоренная ждали матушкиного вердикта.
«Попона на скамье!» — несчастная Селина дрожала от страха. Шерстяное монашеское одеяние впитывало липкий пот грешницы. Она знала, что попону стелют только тогда, когда провинившуюся ждет нешуточное наказание. Встать сама она уже не сможет, и ее на этой попоне унесут.
— Грешницы, обратились ко всем собравшимся матушка Изольда. — Одна из наших сестер сегодня ночью ввергла свою душу в величайший грех. — Сейчас помолитесь за нее, а ты, Селина, раздевайся и ложись!
Монашки запели молитвы, а несчастная Селина стала раздеваться. Она понимала, что сопротивление бесполезно.
Не успели монашки допеть «Каюсь», а Селина уже лежала на животе, покорно вытянув руки и ноги. Две монашки тут же уселись на нее, чтобы удержать.
Матушка, перекрестившись, взяла мокрый прут. Читаем «Anima Christi».
«Душу Христа»!
Спустя секунду задний двор огласился криками и стонами несчастной.
— Anima Christi, sanctifica me.[217] — Пели монашки, а матушка в такт словам работала розгой.
— Corpus Christi, salve me.[218]
Селина уже не могла воспоминать слов молитвы. Ее тело дергалось, насколько позволяли монахини, прижимавшие ее к скамье.
— Sanguis Christi, inebria me.[219]
Для Селины слова молитвы слились в единый гул. Она уже не понимала, что с ней и где она. Страшная боль терзала грешное тело.
Боль была такая, что Селина забыла обо всем! Он отчаянно пыталась вырваться, но монашки держали ее крепко. Матушка била на этот раз без всякой жалости. «Несчастная, — Катрина сидела на ногах Селины и чувствовала каждую судорогу несчастной! — В свое время мне и больше попадало! Впрочем, я это заслужила. От порки во имя священной реликвии я уже оправилась, и могу приступить к своим обязанностям!»
«В Испании или во Франции за такой грех ее бы сожгли на костре, а я всего лишь высеку!» — думала матушка Изольда, работая прутьями так, что капельки пота выступили у нее на лбу.
Вскоре крики прекратились. Монашка лишилась чувств.
— Amen! — пропели монашки.
— Окатите ее водой и унесите в келью! — Матушка помнила рецепт отца Гая и время от времени им пользовалась. Ведро холодной воды кого угодно приведет в чувство.
Грешную монашку унесли.
Матушка стерла пот со лба и подумала, что было бы очень неплохо выпить монастырского пива, которое так хорошо варит раскаявшаяся монастырская ведьма.
Глава вторая. Молитва грешной Селины
Селина очнулась в своей келье. Тишина, немного света давала свеча. Монашек рядом не было.
«Почему так тихо? И монастырский колокол не звонит! А я на этом свете или на том? Почему тишина?» Однако боль в истерзанном розгами теле подсказала монашке, что она все еще на этом свете.
«Как хорошо жить! — подумала она, пытаясь встать. — На мне еще пылают росчерки розог. Удивительно, как я ее пережила! Да, я совершила смертный грех. Ну и что из этого? Я была рождена в грехе, жила в грехе и умру в грехе! Может, матушкины розги спишут хоть часть моих грехов? Впрочем, участь у меня одна — Ад! И никакие молитвы не спасут мою душу!
