Ревейдж (ЛП) - Коул Тилли

Я боролась с необходимостью прикрыться. Вместо этого я заставила свои руки опуститься к трусикам. Я стянула их вниз по своим замерзшим красным ногам. Когда с одеждой было покончено, я выпрямилась, опустив глаза в пол.

— Вытолкни их из клетки, — сказал мужчина, убирая стержень от моей груди.

Наклонившись, я собрала свою одежду и, как было приказано, вытолкнула ее из клетки. Попятившись назад, я снова встала в центр клетки.

Я ждала.

И ждала.

Казалось, прошел, по меньшей мере, час, пока я стояла посреди клетки, а мой похититель стоял передо мной, сверкая глазами. Все время сверкал. Мне не нужно было поднимать голову, чтобы увидеть это.

Внезапно, когда я почувствовала, что упаду на пол от усталости и холода, мой похититель повернулся и пошел прочь по узкому коридору, оставив меня одну.

Я долго стояла неподвижно, на случай, если мне нужно пройти какое-то испытание. Но когда мои колени, наконец, подогнулись, мне ничего не оставалось, как лечь на пол.

Черные плитки под моей кожей были такими холодными, что мне казалось, будто я лежу на глыбе льда. Но я оставалась сильной. Я не позволила страху взять верх. Я не позволила отчаянию довести меня до слез. И даже когда температура в комнате резко сменилась с арктического холода на тропическую жару, я не закричала от боли. Мои слишком холодные мышцы пульсировали, а кожу словно разрезали бритвой. Я закрыла глаза и вдохнула через нос.

И я представила себе Заала. Я запоминала его лицо, потому что, лежа на этом полу, теперь слишком горячем, потной от обжигающего воздуха, я была уверена, что мы никогда не воссоединимся.

Глава 5

194

Я проснулся, ссутулившись в углу маленькой комнаты. Я моргал и моргал, вглядываясь в темноту. Здесь не было ничего, кроме экрана и стрекало (прим. пер. — жало, острый колющий предмет) на столе.

Мои глаза сузились, когда я уставился на стрекало, затем взглянул на экран. Отдаленные образы начали воспроизводиться в моей голове, пока я смотрел на темноволосую женщину, лежащую без сознания в центре клетки. Я пытался понять, кто она такая. Я пытался вспомнить, как мы сюда попали.

Сыворотка подействовала и привела к серьезной потере памяти. Должно быть, Госпожа напичкала мой ошейник двойными дозами наркотика — она делала так время от времени, когда нанесение удара было очень важным. Сыворотка не действовала на меня так, как они предполагали, при обычной дозировке. Я должен был быть полностью под контролем Госпожи, весь день, каждый день — но я не был. Вместо этого с этим ублюдочным ошейником, с этой двойной дозой, я потерял сознание, когда охранник сделал мне инъекцию. Я даже не знал, как долго был без сознания.

Моя губа скривились. По правде говоря, Госпоже вовсе не нужно было меня накачивать наркотой. У них был весь необходимый контроль. Я сделал бы все, что они приказали, лишь бы сохранить жизнь 152-ой.

Все, что угодно. Боль и убийство ничего для меня не значили. Я делал это так долго, что крики моих жертв растворились в моей голове. Люди, погибшие от моих рук, были для меня всего лишь шагом к свободе 152-ой.

Я зажмурил свои глаза и, словно наблюдая издалека, вспомнил все, что сделал под действием наркотика. Я видел, как заношу темноволосую женщину в клетку в этой камере. Я довел температуру комнаты до нуля. Я заставил ее раздеться. Я видел, как ударял о прутья клетки, и электрические токи пронзали ее плоть. И я увидел, как возвращаюсь в эту комнату и поднимаю температуру до высшей точки. Однако женщину, казалось, не тронуло внезапное изменение температуры.

Поднявшись на ноги, я, пошатываясь, пересек комнату. Шея под ошейником горела и кровоточила. Подойдя к столу, я уставился на экран. Единственная камера в комнате была сфокусирована на женщине.

Я сглотнул, рассматривая ее. Она была хрупкого телосложения, с длинными черными волосами, спускавшимися до поясницы. Ее кожа была загорелой, и отвращение заструилось в моих венах, когда я узнал ее черты: грузинка. Я ненавидел грузин. Лицо Госпожи вспыхнуло в моем сознании, и я громко зарычал. Особенно я ненавидел грузинских женщин. Suka (прим. пер. — сука). Все они были сучьими шлюхами.

Затем моя кожа покрылась мурашками, когда женщина в клетке пошевелилась. Под ней была лужица пота, темные волосы скользили по ее влажной обнаженной коже. Застонав во сне, она перевернулась на спину, вытянув руки по бокам. Мое дыхание остановилось, когда я увидел ее полные сиськи, и киску, которая лишь слегка показалась из-за согнутой ноги. Ее плоский живот был покрыт капельками пота. Руки и ноги у нее были тонкие, но загорелые. Я склонил голову набок, изучая ее.

Госпожа выглядела не так. Госпожа была крепче, мускулистее. Мне ничего не нравилось в Госпоже, но эта грузинская женщина…

Пока она лежала на полу, мое дыхание остановилось. В моей голове промелькнули образы 152-ой на кровати без сознания, сломленной, использованной и оскорбленной. Я тряхнул головой, пытаясь оттолкнуть их, но тошнота жгла мою грудь, пока я наблюдал за этой темноволосой женщиной в таком же состоянии. Сломленной. Беспомощной.

Внезапная ярость поглотила меня. Я не позволил бы себе сделать это. Не смог. Ты ненавидишь всех грузин, напомнил я себе. Неважно, насколько сломленными и беспомощными они выглядят.

Лицо женщины было отвернуто от камеры. Затем, снова застонав, она повернулась лицом. Я снова замер. Я замер и вздрогнул. У нее была гладкая кожа на лице. Маленький нос, слегка вздернутый на конце. У нее были полные, но поджатые губы. Ее черные брови были опущены, и я знал, что ей больно.

Я ухмыльнулся.

Я ухмыльнулся, осознав, как легко я ее сломил.

— Страдай, suka, — прошептал я хриплым от иголок под ошейником голосом.

Но эта ухмылка исчезла, когда с ее губ сорвался тихий всхлип.

Ее хорошенькое личико исказилось от боли, и я почувствовал незнакомую тяжесть в груди. В моем сознании всплыло кричащее лицо 152-ой. Она кричала от боли, когда над ней издевались охранники по приказу Госпожи. Когда она приказывала держать меня под контролем.

Эта женщина в клетке звучала так же, как 152-ая.

Отгоняя мысли, я позволил льду наполнить мои вены. Я должен был причинить ей боль. У меня не было выбора.

Зверь причинит ей боль, как никогда прежде. Она будет бояться меня, как и все до нее. Я буду пытать ее до тех пор, пока она не скажет мне, кто она и кем приходится мужчине Костава. Пока она не расскажет мне, как пройти мимо его армии охранников. Пока она не сообщит мне, как я могу поймать свою жертву и привести ее в эту комнату, чтобы обрушить ад на него вместо нее.

Только тогда Госпожа не позволит отослать ее к Хозяину. Только тогда Госпожа сможет удержать 152-ую поближе ко мне.

Еще раз мои глаза вернулись к грузинской женщине. Я закрыл их и представил себе синяки на коже 152-ой. На ее ногах и бедрах. И теперь всякое сочувствие к этой темноволосой женщине исчезло.

Выбора не было. Не было места слабости.

Открыв глаза, я подошел к термостату и понизил температуру до минуса. За дверью, ведущей в комнату, послышался шум вентиляционных отверстий. Я наблюдал, как холодный воздух начал циркулировать вокруг нее. Мои глаза вспыхнули, когда еще один стон вырвался из ее полных губ, и ее тело свернулось. Белые клубы тумана вырвались из ее рта, когда ее дыхание превратилось в короткие болезненные вздохи.

Потянувшись за пиканой, я уже собрался уходить, когда услышал приглушенный крик. Я снова посмотрел на экран. Грузинка лежала на спине. Ее глаза были закрыты. Затем, беззвучно открыв рот, ее глаза распахнулись, уставившись прямо в объектив камеры.

У меня перехватило дыхание. Ее глаза были такими темными, как краска на стенах камеры. Они были огромными. Я принуждал свои ноги двигаться, моя рука крепче сжала стрекало, но я, бл*дь, не мог пошевелиться.

Женщина перевернулась на живот и попыталась подняться с пола клетки. Я прикусил нижнюю губу, когда ее задница медленно приподнималась. Как и все остальное в этой женщине, она не имела ничего общего с Госпожой. Задница маленькой грузинки была упругой и круглой. Она была гладкой и мягкой. Это пробудило жизнь в моем члене.