Золотая клетка. Сад (СИ) - "Yueda"

Только не его я сейчас пытаю. Себя. Исключительно себя.

— А если бы я потом открыл про себя всю правду, ты бы сбежал от меня, солнышко моё? — тихо спрашиваю я.

Ярик молчит, борется с тайфуном чувств и молчит. Но я и так знаю ответ.

Нет. Он не сбежал бы. Остался бы рядом. Со мной. Честный, открытый, преданный, умеющий дарить себя безвозмездно, умеющий отдаваться чувствам полностью. Главное — не отталкивать. А уж я бы не оттолкнул. Я бы привязал его ещё сильнее. Я бы корни в него пустил. Я бы пророс в нём цветами. Тем самым садом, в котором поют райские птицы.

Тем самым садом, которым сейчас прорастает во мне он сам.

— Скажи, Ярик, — слова падают каплями на металл, — если бы в начале нашего знакомства, там, в клубном номере, я бы сказал, что я и есть Аллигатор, что прощаю тебе долг, и отпустил бы, а потом, спустя пару дней, позвонил. Что бы ты сделал?

Ярик весь сжимается, зажмуривает глаза, мотает головой и, наконец, срывается.

— Не знаю! — кричит он. — Не знаю, блядь! И хватит уже. Хватит! Не было этого всего и не будет никогда!

— Да, — соглашаюсь я. — Не было. Но могло быть.

Отхожу от окна и смотрю теперь только на Ярика. На это лохматое рассерженное солнце.

— Ты спрашивал меня вчера, всех ли своих любовников я охранял, как тебя. Я ответил, что нет. Ты почему-то понял всё очень превратно, решив, что с ними я считался, а тебя — ни во что не ставлю. Но всё как раз наоборот, Ярик. Я не охранял их, потому что они ничего для меня не значили. Ровным счётом — ни-че-го. Я охраняю и берегу только тех, кто мне действительно дорог.

* *

Сжимаю кулаки и внутри всё сжимается, огнём пылает.

Да, блядь! Да! И от выпивки бы я не отказался, и в отель бы с ним поехал, и помощь бы его принял, и не сбежал бы, узнав, что он мафиози. Блядь, сука! Не сбежал бы, потому что… Потому! Я от одного его голоса плыл. Просто от голоса! А если бы всё вот так… Если бы…

Стискиваю зубы и смаргиваю влажную резь в глазах.

Ненавижу, падла. Ненавижу!

Какого хуя он задаёт эти блядские вопросы? И какого хуя я на них отвечаю?

Да, Пахан загадал желание, чтобы я с Дамиром поговорил. Выслушал его хотя бы. И я слушаю. Но на вопросы его уёбские зачем отвечаю? Честный идиот, бля!

Выть хочется. Вот просто в голос выть. А он продолжает издеваться. Продолжает меня мучить!

— Скажи, Ярик, — странно тихо говорит Дамир, — если бы в начале нашего знакомства, там, в клубном номере, я бы сказал, что я и есть Аллигатор, что прощаю тебе долг, и отпустил бы, а потом, спустя пару дней, позвонил. Что бы ты сделал?

Что бы я сделал? Что бы я сделал, если бы эта скотина была со мной честной? Если бы отпустил? Если бы я всё с самого начала знал?

Да не знаю я!

— Не знаю! — ору дуриком я. — Не знаю, блядь! И хватит уже. Хватит! Не было этого всего и не будет никогда!

Достало играть в эти сраные игры. Тело моё поимел, теперь хочет ещё и душу вынуть? Да какая, блядь, разница — сказал или не сказал? Всё равно я для него игрушка, не более. И больше не буду разговаривать с этой уёбищной мразью. Точка!

Сверлю Дамира взглядом, а он отходит от окна и тихим глубоким голосом, говорит. Говорит медленно, весомо, будто капли роняет:

— Ты спрашивал меня вчера, всех ли своих любовников я охранял, как тебя. Я ответил, что нет. Ты почему-то понял всё очень превратно, решив, что с ними я считался, а тебя — ни во что не ставлю. Но всё как раз наоборот, Ярик.

Голос растекается по комнате, заполняет всё пространство, давит, глуша огонь спокойствием, заставляет прислушиваться.

— Я не охранял их, потому что они ничего для меня не значили. Ровным счётом — ни-че-го. Я охраняю и берегу только тех, кто мне действительно дорог.

Дорог…

Дорог?

Что… Что это значит? В каком?.. В смысле, дорог?

— В прямом, Ярик, — отвечает Дамир на вопрос, который я, походу, задал вслух.

Отвечает и смотрит, а я тону в этих глазах, тону, захлёбываюсь — столько там всего, что выдержать невозможно.

— Я могу скрывать правду, не говорить, не договаривать, манипулировать, — продолжает Дамир, не выпуская меня из капкана своего взгляда, не отпуская. — Но я никогда не говорю лишних слов. И если я сказал, что схожу по тебе с ума, значит, это так и есть — схожу. Если я называю тебя вдохновением и солнцем, значит, так и есть. Это не фигура речи, ни для того, чтобы мозги запудрить. Нет.

Его лицо — маска спокойствия, но глаза — буря, живой тайфун, ураган. Этот ураган мечется, запертый в сейфе, таранит бронированные стены. А стены скрипят. Стены уже не выдерживают смертельного напора. И когда рухнут, когда сломаются, то первый, кто встретит ураган, буду я.

Я!

Потому что…

Он рвётся ко мне.

Из-за меня…

— Да, моё солнце, — шепчет ураган, — возможно я был слишком груб и резок с тобой. Увлёкся манипулированием, не интересовался твоим мнением, не объяснял. Ничего не отрицаю. Но всё это не потому, что это ты, и я тебя ни во что не ставлю, а потому что я так всегда поступаю. Со всеми. Хотя со всеми остальными я поступаю ещё хуже. Ты единственный, за кем я пытался ухаживать. Единственный, кому присылал своё расписание. Единственный, кого носил на руках и отмывал в ванне. И больше никому и никогда я не делал минет.

Судорожно вдыхаю наэлектризованный воздух, а Дамир продолжает:

— Никого, кроме тебя, я не называл солнцем. Никому не предлагал покататься на велике. И никого не целовал с такой нежностью. А ещё ты единственный, кого я не могу отпустить. Не могу и не хочу. Потому что мне не всё равно, что с тобой будет. Потому что чудо Жар-птица запомнилась многим, и та «очередь», про которую тебе говорили и которая пускала на тебя слюни, на самом деле не выдумка. И в её числе немало разных извращенцев. Они не трогают тебя только потому, что ты со мной. И только недоумок Власов оказался тупым имбецилом.

Много. Извращенцев. И они не трогали. Потому что я с ним. С Дамиром. Который… Для которого я…

Не даю себе думать дальше. Не даю мысли убежать. Обрываю!

— Так что же, — шепчу я, — мне теперь взаперти сидеть?

— Нет, Ярик, не взаперти, — качает головой Дамир. — Ты можешь ходить, гулять, продолжать учиться, встречаться с друзьями — делать всё, что хочешь. Но только с охраной. И это не конвой. Телохранители — это люди, которые головой за тебя отвечают, это те люди, которые, в случае чего, вытащат тебя из любой задницы. Пойми это, пожалуйста. И перестань относиться к ним, как к надзирателям. Они здесь для того, чтобы тебя защищать.

Непроизвольно кидаю взгляд в сторону двери, за которой стоят те, кто уже два раза спасли меня, вытаскивали из задницы.

С шумом выдыхаю и медленно опускаюсь на кровать. Голова гудит. Голова раскалывается от мечущихся в хаосе мыслей.

— Мои предложения остаются в силе, — спокойным ровным голосом продолжает Дамир, и от одного его звучания ор в голове сбавляет обороты. — Я по-прежнему готов помочь с поступлением в консерваторию, если ты, конечно, захочешь поступать. Впрочем, с поступлением ты и сам блестяще справишься. Так же я по-прежнему готов продвигать тебя. Только скажи.

Он улыбается одними уголками губ и добавляет:

— И нет: я ничего не требую взамен. Я не буду приставать к тебе, не буду принуждать, я не прикоснусь к тебе. Пока ты сам этого не захочешь, Ярик.

Маска спокойствия на миг трескается, и на лице проступает гримаса горечи, боли и затаённой… надежды? Хрен поймёшь чего! Дамир моментально берёт себя в руки.

А я… Я ничего не могу сказать. Я растерян. Сбит с толку.

Он не будет? Не будет принуждать? Правда, не будет? Серьёзно?

— Я не жду от тебя ответа сейчас, — говорит он. — Подумай. Просто успокойся и подумай. Доброй ночи.

С этими словами Дамир разворачивается и выходит из комнаты.

Я остаюсь один. Мысли, которые буквально пару секунд назад, казалось, замедлили свой бег, начинают гудеть с новой силой. Путанные, рваные, сумасшедшие, они раскалывают череп.