Маркиз должен жениться - Джеффрис Сабрина
— Почему вы все не хотите пойти ей навстречу? — спросила она. — Ваша бабушка ведь не пытается женить вас на какой-то определенной женщине, которая вам не по нраву. В конце концов, все когда-нибудь вступают в брак.
— Не все. — Голос Стоунвилла смягчился. — Кроме того, мне не нравится, что мои братья и сестры будут вынуждены избрать себе спутника жизни преждевременно. Что, если за год они не успеют найти себе пару по душе, найти человека, к которому сумеют по-настоящему привязаться? Жениться без любви хуже, чем не жениться вообще. — Произнося это, Стоунвилл хмуро смотрел в окно.
Может быть, он уже был женат? Или это всего лишь теоретические рассуждения? Марии хотелось узнать больше, но она подозревала, что он не станет отвечать на такие вопросы. Да и не ее это дело. Если он желает избавить себя и своих близких от нежелательных браков, пусть так и будет, лишь бы он соблюдал свою долю обязательств.
Однако его циничные рассуждения о ее собственных перспективах привели Марию в раздражение. Он что, полагает, что ни один мужчина не захотел бы на ней жениться, если бы отец не «позолотил пилюлю»? Пусть она тоже иногда задумывалась о мотивах Натана, но ведь он всегда говорил, что женился бы на ней и без отцовского разрешения. Конечно, Натан никогда не говорил о любви, но Мария ни разу не видела, чтобы он флиртовал с другими женщинами. Вероятно, его чувства к ней были вполне искренними, хотя и не такими бурными, как о них пишут в романах.
Она нахмурилась. Беда лорда Стоунвилла в том, что он смотрит на мир сквозь черную вуаль. У него нет принципов, и потому он считает, что ни у кого их нет. Неудивительно, что его бабушка так беспокоится за него.
— Вы только посмотрите! — воскликнул вдруг Фредди.
Мария выглянула из окошка кареты и увидела хорошо освещенную группу строений в стороне от дороги.
— Как называется эта деревня? — спросила она лорда Стоунвилла.
— Это не деревня, — сердито ответил он. Тем временем лошади свернули на длинную подъездную дорогу, ведущую к сияющим в темноте огням. — Это Холстед-Холл, мое имение.
У Марии пересохло в горле.
— Но… Но там столько крыш…
— Да.
Ей показалось, что больше он не скажет ни слова, но лорд Стоунвилл помолчал и добавил:
— Дом относится к временам, когда было принято строить богатые дома именно так — приземистыми, растянутыми, как будто прильнувшими к земле. Генрих Восьмой подарил его первому маркизу Стоунвиллу в благодарность за службу. С тех пор в нем живет наша семья.
Было такое впечатление, что он вовсе не гордится таким домом и его историей. Марии казалось это нелепым. Как чудесно владеть таким удивительным домом! Особенно если учесть, что семья получила его в дар от короля!
— Вы не возражаете, если я спрошу, сколько здесь комнат? — Мария, наконец, осмелилась задать вопрос.
— Несколько сотен или что-то в этом роде.
— О Боже! — задохнулась она.
— Никто не считал дальше трех сотен. Мы приняли эту цифру на веру. После пятого внутреннего двора и десятого корпуса начинаешь сбиваться. Дом довольно большой.
Довольно большой! Надо же! Да это настоящий дворец! Мария и представить себе не могла, что кто-нибудь, за исключением царственных особ, может жить в таком великолепном сооружении.
— Наверное, его содержание обходится вам в копеечку, — робко заметил Фредди.
— Вы и представить себе не можете в какую, — мрачно пробормотал лорд Стоунвилл. — Со дня смерти родителей я впервые вижу его так хорошо освещенным. Одни только свечи… — Он нахмурился. — У нас гостит бабушка, и кто-то, черт возьми, хочет ей угодить.
Интересно, почему он так рассердился? Беседа становилась все более и более интересной.
— Но ведь вот же решение ваших финансовых проблем, — проговорила Мария. — Продайте дом, и вашей семье хватит денег еще на триста лет.
— Хотел бы я, чтобы его можно было продать, — с горечью ответил Стоунвилл. — В Англии существует закон о майорате. Это означает, что наследники, и я тоже, не могут продать собственность. Мебель и все, что в доме, тоже нельзя продать.
— Но ведь вы можете сдать его королю или еще кому-нибудь, — предложил Фредди.
— Боюсь, этот дом по карману одному только королю. Без огромного состояния такие хоромы не снять. Для нуворишей дом слишком стар, сейчас это немодно, меблировка тоже устарела. Можете мне верить, я пытался.
Марию удивило, что он говорит о своем поместье как о тяжком бремени.
— Полагаю, — сухо заметила она, — что владеть дворцом нелегко.
Он насмешливо приподнял бровь.
— Слепец слепцу глаза колет? Так, мисс Баттерфилд? Судя по вашим словам, вы вовсе не нищая. Ваш отец — крупный судовладелец, однако же вы оказались здесь почти без средств.
— Это правда, но мы никогда не жили во дворце.
— Я тоже почти не живу здесь. — Он снова отвернулся к окну. — Я редко сюда приезжаю. До недавнего времени дом стоял пустой.
— Почему?
Стоунвилл молчал. Мария решила, что ее не услышали, но он произнес:
— Некоторым домам лучше вообще исчезнуть с лица земли.
Такой ответ поразил девушку.
— Что вы имеете в виду, милорд?
Стоунвилл явно напрягся.
— Ничего. И не зовите меня «милорд». Так ко мне обращаются слуги. Не забудьте, вы моя невеста. — В голосе Стоунвилл а звучало раздражение. — Я буду называть вас Марией, и вам тоже следует обращаться ко мне по имени — Оливер.
Необычное имя для английского лорда.
— Вас назвали в честь драматурга? Оливера Голдсмита?
— Разумеется, нет. В честь пуританина Оливера Кромвеля.
— Вы шутите!
— Боюсь, что нет. Отцу это имя показалось забавным, особенно если учесть его собственную склонность к беспутству.
О Господи! Даже имя этого человека — вызов респектабельности, а ведь в его владениях может поместиться весь городок Дартмут.
Внезапно Марию охватила паника. Разве она может сыграть роль невесты человека, имеющего такой дом?
— А меня назвали в честь короля Фредерика, — вставил Фредди.
— Которого? — спросил лорд Стоунвилл — Оливер.
— А их разве много было? — удивился Фредди.
— По крайней мере, десять, — сухо сообщил маркиз.
Фредди задумался.
— Я точно не знаю.
В глазах Оливера сверкнули веселые искры. Мария сказала:
— Я думаю, тетя Роуз просто хотела найти имя, звучащее по-королевски.
— Вот именно, — обрадовался Фредди. — Просто король Фредерик, и все.
— Понимаю, — с серьезным видом отозвался Оливер, хотя его губы изогнулись в непроизвольной усмешке. Он перевел взгляд на девушку: — А ваше имя откуда взялось? В честь какой Марии назвали вас?
— Конечно, в честь Девы Марии, — сказал Фредди.
— Уж конечно. Мне следовало догадаться, — ответил Оливер, при этом глаза его странно блеснули.
— Мы католики, — пояснил Фредди.
— Моя мать была католичкой, — поправила его Мария. — Отец — нет. Но раз мать Фредди тоже католичка, то нас обоих воспитали в католической вере. — Мария не слишком серьезно относилась к этому вопросу. Отец был далек от религиозной исступленности, и дочери передался его скептицизм.
На лице Оливера появилась язвительная ухмылка.
— Так вы католичка! Прекрасно. Бабушку хватит удар, когда она вас увидит.
Марию утомили его оскорбительные высказывания.
— Однако, сэр…
Но тут карета остановилась.
— Приехали, — заявил Стоунвилл.
Мария выглянула наружу, и у нее захватило дух. Казалось, Холстед-Холл тянется в обе стороны до бесконечности. В холодном лунном свете зимнего вечера он выглядел как россыпь ограненных алмазов. Главный вход был довольно простым — ни величественной лестницы, ни колонн, однако зубчатый парапет вдоль крыши и башенки по бокам создавали впечатление благородной древности. Массивная дубовая дверь, распахнувшаяся им навстречу, добавляла исторического колорита. Казалось, перед глазами Марии предстал двор короля Артура.
Однако бросившиеся к карете лакеи и грумы явно принадлежали современности.
