Дж. Уорд - Разоблаченный любовник
Марисса была права. Но он не мог отступить. Он был тем, кем был, и он должен был верить, что ему хватит сил, чтобы не поддаться тьме.
— Я не хочу быть домашним питомцем, Марисса. Я хочу иметь цель…
— У тебя есть це…
— … она заключается не в том, чтобы сидеть дома, ожидая, пока ты вернешься ко мне из своей жизни. Я мужчина, а не предмет интерьера. — Она молча уставилась на него, и он добавил: — Я не могу сидеть на своей заднице ровно, зная, что могу сделать что-то для расы — для моей расы. — Он приблизился к ней. — Марисса…
— Я не могу… я не могу этого сделать. Она высвободила руки из его хватки и отошла. — Я столько раз видела, как ты умираешь. Я не стану… я не смогу сделать этого, Бутч. Я не смогу так жить. Извини, но действуй на свой страх и риск. Я не стану спокойно сидеть и смотреть, как ты разрушаешь свою жизнь.
Она повернулась и вышла из Ямы.
Джон ждал в библиотеке, чувствуя, что готов рухнуть в обморок. Когда пробили часы, он посмотрел вниз на свою маленькую грудь и галстук, висевший на шее. Он хотел хорошо выглядеть, но, вероятно, этот стиль больше подходил для позирования на школьной фотографии.
Услышав быстрые шаги, он посмотрел на открытые двустворчатые двери. Прошла Марисса, направляясь к лестнице. Она казалась расстроенной. Бутч, следовавший по ее пятам, выглядел еще хуже.
О, нет… хорошо бы, чтоб у них все было в порядке. Они оба ему так нравились.
Когда дверь наверху с треском захлопнулась, он подошел к решетчатым окнам и посмотрел наружу. Коснувшись стекла рукой, он подумал о том, что сказал Роф… где-то там Тор был жив.
Ему так хотелось в это верить.
— Сир? — Он обернулся на звук голоса Фритца, и пожилой мужчина улыбнулся. — Ваша гостья прибыла. Мне привести ее?
Джон сглотнул. Дважды. Потом кивнул. Фритц испарился, и спустя мгновенье в дверном проеме появилась женщина. Не смотря на Джона, она низко поклонилась ему и осталась в таком параллельном полу положении. Казалось, она была ростом в шесть футов, и одета во что-то, похожее на белую мантию. Светлые волосы были скручены на макушке, и хотя он видел ее лицо только мельком, оно поразило его до глубины души.
Она была более чем красива. Буквально сошла с небес.
Последовала долгая пауза, в течение которой он только глазел на нее.
— Ваша светлость, — мягко произнесла она. — Я могу взглянуть вам в глаза?
Он открыл рот. А затем быстро закивал.
Но она оставалась в том же положении. Хм, ага, она не могла его увидеть. Черт.
— Ваша светлость? — В этот раз ее голос дрогнул. — Возможно… вы предпочтете другую из нас?
Джон приблизился и поднял руку, чтобы осторожно коснуться ее. Какого места? Ее мантия была с глубоким вырезом и длинными прорезями-рукавами, которые спускались до самого пола… Господи, она замечательно пахла.
Он неловко коснулся ее плеча, и она вздохнула так, будто он удивил ее.
— Ваша светлость?
Слегка надавив на руку, он помог ей выпрямиться. Уау… ее глаза были невероятно зелеными. Как летний виноград. Или мякоть лайма.
Он указал на свое горло и потом изобразил режущее движение рукой.
Ее идеальное лицо наклонилось вбок.
— Вы не говорите, ваша светлость?
Он покачал головой, немного удивленный тем, что Роф не упомянул об этом. Но, опять же, у короля и без того было полно дел.
В ответ глаза Лейлы засияли, а затем она улыбнулась… и он тут же оказался в нокауте. У нее были идеальные зубы, и невероятно привлекательные клыки.
— Ваша светлость, обет молчания всегда вызывает уважение. Такая самодисциплина. Вы станете великим Воином, вы, ведущий свой род от Дариуса, сына Марклона.
Боже мой! Он, и правда, произвел на нее впечатление. И, черт, если ей хотелось думать, что он дал обет, пускай. Нет причины сообщать ей о своем дефекте.
— Возможно, вы хотели бы, получше узнать меня? — спросила она. — Дабы убедиться, что вы получите, что хотите, когда настанет нужда?
Он кивнул и посмотрел на диван, радуясь, что захватил с собой блокнот. Может, они могли бы посидеть здесь немного.
Когда он посмотрел назад, она стояла обнаженная в своем великолепии, мантия лужицей лежала у ее ног.
Джон почувствовал, как глаза выходят из орбит. Мать… вашу.
— Вы довольны, ваша светлость?
Иисус, Мария и Иосиф… Даже имей он нормальную гортань, все равно не вымолвил бы ни слова.
— Ваша светлость?
Начав кивать, Джон подумал, что не может дождаться, когда расскажет об этом Блэю и Куину.
Глава 45
Следующим вечером Марисса, выходя из подвальных комнат Безопасного Дома, пыталась притвориться, что весь ее мир не летит к чертям.
— Мастимон хочет поговорить с тобой, — раздался детский голосок.
Марисса обернулась и увидела девочку с гипсовой повязкой на голени. Улыбнувшись через силу, она нагнулась вниз, встретившись глазами с плюшевым тигром.
— Правда?
— Да. Он говорит, что ты не должна грустить, потому что он здесь, чтобы защитить нас. И он хочет обнять тебя.
Марисса взяла потрепанную игрушку и тесно прижала к шее.
— Он свирепый, но в тоже время такой добрый.
— Это правда. И с этого момента тебе следует оставить его себе. — Выражение ее лица было серьезным. — Я должна помочь мамэн приготовить Первую трапезу.
— Я буду с ним аккуратна.
Официально кивнув, малышка ушла, опираясь на короткие костыли.
Вцепившись в тигра, Марисса вспомнила, как прошлой ночью, упаковав свои вещи, выселилась из Ямы. Бутч пытался отговорить ее, но принятое им решение сквозило во взгляде, поэтому слова ничего не меняли.
Ее любовь не могла избавить его от желания умереть или стремления к риску. Расставание было болезненным, но останься она с ним, все было бы хуже: ночь за ночью ничего, кроме ожидания звонка, сообщающего о его смерти. Или еще ужасней — о его превращении во что-то злое.
К тому же, чем больше она об этом думала, тем меньше верила, что он будет вести себя осторожно. Не после попытки суицида в клинике. Сейчас еще и сражения… пожирание лессеров. Пока результаты были неплохими, но направление уже оставляло желать лучшего: она могла думать лишь о последующей цепочке рискованных действий, которая, в этом она не сомневалась, приведет к серьезному ущербу.
Она слишком сильно любила его, чтобы смотреть, как он убивает себя.
Когда на глаза набежали слезы, она стерла их, уставившись перед собой. Некоторое время спустя какая-то мысль мелькнула в ее голове, словно эхо. Но что бы это ни было, оно быстро исчезло.
С трудом вставая, она почувствовала себя потерянной. Она буквально не могла вспомнить, что делала или как оказалась в коридоре. В итоге она направилась в свой кабинет, потому что там всегда были неотложные дела.
