Елена Прокофьева - Принц Крови

Как и обещал, Филипп отпустил Женевьеву, как только у него закончились вопросы. Прикинувшись, что опасается, как бы кто-нибудь не проследил за его действиями, он вывел девушку из дома через черный ход и даже приказал Лоррену проводить ее. Женевьева еще раз обещала ему, что их встреча останется в тайне. А принц еще раз на прощание назвал ее храброй охотницей.

— Не думал, что вы просто так отпустите ее, — сказал Лоррен, после того, как они вернулись в Пале-Рояль.

— Как, шевалье! Я же дал ей слово! — возмутился Филипп, — Ты осмеливаешься сомневаться в моем слове?!

— Я осмеливаюсь полагать, что она приведет в дом Гибура охотников.

— А я так не думаю. Ты гнусное создание, Лоррен, поэтому не веришь в чужое благородство. И потом, стоило бы ей не вернуться домой, ее начали бы искать друзья. Всего, что я услышал об охотниках сегодня, мне вполне достаточно для того, чтобы не желать с ними встречаться.

Все эти сведения только укрепили Филиппа в мысли, что противостоять своему мастеру, по крайней мере, в ближайшие пару-тройку столетий было бы глупо и опасно. Может быть, принц даже смирился бы с таким положением вещей, если бы господин Гибур-старший не решил, наконец, посветить его в свои планы относительно его особы. А планы эти были по истине грандиозны.

К тому времени Филипп был вампиром уже без малого три года, — вполне достаточный срок, чтобы привыкнуть. Поначалу принц вел жизнь затворника. Придворные развлечения в то время все-таки большей частью проходили при свете дня, очень редко затягиваясь до поздней ночи и, когда Филипп появлялся из своих покоев, король и его двор уже готовились ко сну, и не было никакого смысла ехать в Версаль.

Пале-Рояль же и вовсе превратился в сонное царство. Лизелотта не стремилась к устроению праздников, да она и не отважилась бы развлекаться в отсутствии мужа, зная о том, как он этого не любит. Придворные скучали, страдали и чувствовали себя безмерно несчастными. Филипп сам решил все изменить, — бродить в одиночестве по полутемному дворцу ему сделалось скучно, и он начал приучать свой двор вести ночной образ жизни. В конце концов, — пусть развлекают своего господина! Ради чего иначе все эти люди едят его хлеб?! Первое время придворные вяло сопротивлялись, и днем и ночью они жаловались на усталость, нарочито зевали и все норовили ускользнуть и где-нибудь пристроиться поспать, но Филипп быстро призвал их к порядку, когда пинком под зад вышвырнул вон из дворца парочку особенно сонливых господ. Остальные тут же взбодрились и даже вдруг сочли, что их новый образ жизни весьма оригинален и в чем-то даже пикантен. Главное, в Пале-Рояль наконец-то вернулось веселье, и он перестал походить на замок с привидениями.

Даже его величество порой посещал ночные увеселения своего брата, ему это тоже казалось забавным. Впрочем, визиты короля все же случались довольно редко, Луи был слишком занят государственными делами, чтобы развлекаться ночи напролет. Поначалу во время таких приемов, Филипп старался держаться от короля подальше из опасения, что тот заподозрит что-то неладное и начнет задавать вопросы. Это ведь странно в сорок лет выглядеть на двадцать пять. Ну, или от силы на тридцать. Это странно, сидя за изобильно накрытым столом, ничего не есть и не пить, тем более, если раньше никак не отличался умеренностью в принятии пищи. Странно быть таким бледным и холодным. Странно иногда забывать изображать человека и превращаться в неподвижную каменную статую. Но оказалось, что Филипп беспокоился напрасно, — Луи не особенно им интересовался, похоже, его вполне устраивало то, что в последнее время брат перестал доставлять ему проблемы, не скандалил и вел себя пристойно. Король был полностью сконцентрирован на своей особе и, стоило ему появиться в Пале-Рояле, все внимание придворного общества было направлено на него, точно так же, как и в Версале, точно так же, как и где бы то ни было. В блеске величия Короля-Солнца все прочие люди превращались в бледные тени, будь они живыми или мертвыми.

Филипп очень быстро перестал чувствовать себя живым, почти сразу же после обращения он начал видеть мир как-то иначе, все его прежнее привычное бытие будто бы в одночасье ушло в прошлое, и за ним захлопнулась дверь. Оказалось, что мастер был прав, когда говорил, что вампирам проще обретаться в своем обществе, а не среди людей. И дело было даже не в том, что прикидываться живым было довольно хлопотно, просто в этом почему-то не виделось смысла, и все попытки Филиппа вернуться к прежнему существованию, скорее раздражали его, чем развлекали.

Однако и новая жизнь — впрочем, правильнее говорить НЕжизнь — тоже почему-то не торопилась начинаться. Почему-то мастер не стремился ввести Филиппа в вампирский высший свет, складывалось впечатление, что до поры до времени он вообще скрывал факт его обращения. О том, что герцог Орлеанский уже несколько лет являлся вампиром, знали очень немногие: помимо самого принца города и его любовницы, только некоторые особенно приближенные слуги из его дома.

Филипп, в свою очередь, тоже не выражал желания влиться в вампирское сообщество, подозревая, что оно будет раздражать его не меньше, чем человеческое, но он не мог не понимать, что рано или поздно ему придется решиться и умереть — по настоящему умереть для людей и окончательно уйти в мир тьмы. Не все были так же слепы относительно его перемены, как король, — придворные дамы уже не раз допытывались у принца, как ему удается сохранять такой свежий цвет лица. Сколько времени еще пройдет, прежде чем окажется уже совершенно невозможным скрывать тот факт, что он не стареет? Лет десять, в самом лучшем случае.

Оказалось, что у принца вампиров имелись свои предположения на этот счет, и пребывание Филиппа среди людей — что, на самом деле, противоречило обычным правилам — было частью его давно продуманного, совершенно безумного и чудовищного плана.

— Вам осталось недолго притворяться человеком, — сказал мастер, когда Филипп однажды завел с ним разговор о своем будущем, — Очень скоро вы всем объявите, кто вы на самом деле.

Филипп собирался всего лишь узнать у него имена наиболее надежных купцов-банкиров, которым можно доверить свои средства, прежде чем объявлять о своей кончине, и от такого заявления он на миг форменным образом потерял дар речи. Некоторое время принц ошеломленно смотрел на своего создателя, полагая, что ослышался.

— Что вы имеете в виду? — наконец, осторожно спросил он.

Мастер смотрел на него торжественно и с каким-то нехорошим блеском в глазах.

— То, что вам нет нужды оставлять жизнь, к которой вы так привыкли, и обустраивать новую. Скоро все переменится, и вам не придется прятаться, — он немного помолчал и чуть тише добавил, — Никому из нас больше не придется прятаться…