Я тебя не хочу
До дома подруги я доехала минут за двадцать — дороги в этот час оказались почти свободны, в одном месте только был небольшой заторчик, но быстро рассосался. Расплатилась с таксистом, набрала код от подъезда, написанный предусмотрительной Ксюшкой в смс-сообщении, поднялась на шестой этаж и позвонила в дверь знакомой квартиры.
У Ксюши в гостях я была не очень часто — Инна Васильевна не разрешала ей водить гостей. Почему подруга до сих пор не съехала от такой хозяйки — история отдельная…
— Привет, — сказала Ксюшка, впуская меня внутрь. Положила сумку на банкетку в коридоре, а потом сразу же обняла крепко-крепко. Я тоже обняла подругу и всхлипнула, резко почувствовав себя до ужаса несчастной. — Так, погоди плакать. Пошли на кухню, чайку хоть налью.
Я вновь всхлипнула, а потом засмеялась.
— Да я… не собираюсь плакать вообще. Это просто…
— Угу, угу, — кивнула Ксюшка. — Я поняла. Пошли на кухню, говорю. У меня там вафельки вкусные есть.
— Вафельки это хорошо. Вафельки я люблю…
— Я в курсе.
Через десять минут я сидела на Ксюшкиной кухне и взахлёб рассказывала подруге обо всём случившемся. Обо всём… О том, что произошло в первую брачную ночь, и как Сашка затем уговаривал меня на секс. Точнее, не уговаривал, а соблазнял — у меня не было шансов отказаться…
Я рассказывала о том, как подслушала Сашкины разговоры с Ларисой, и как он отправился на встречу с ней, чтобы прекратить эти отношения. Но надолго ли его хватит?
Рассказывала, как Лебедев заявил, что я — его, и ему плевать на любые мои доводы против этого. Он хотел меня, играл со мной, совершенно не принимая в расчёт того, что любую игрушку можно сломать…
Ксюшка включила маленький ночник, света от которого было очень мало, и так как на часах уже почти пробила полночь, в помещении было темно. Ночник освещал только кухонный стол и наши с Ксюшей лица.
Глаза подруги при таком свете казались совсем тёмными и будто бы колдовскими. И они вновь, как и всегда, видели меня насквозь…
И когда я закончила, Ксюша, помолчав несколько секунд, вдруг спросила:
— Я ведь никогда не рассказывала тебе про своих родителей?
Я удивилась.
— Что?.. Нет вроде. А почему?..
Она усмехнулась.
— Я просто расскажу, Стась. Просто расскажу… а выводы ты сделаешь сама, хорошо?
— Хорошо, — я кивнула.
Но начала Ксюша не сразу. Она какое-то время рассматривала чаинки, оставшиеся на дне её чашки после нашего чаепития, потом косилась в окно.
Начинался дождь, и на улице свистело, выло и всхлипывало. А потом с неба хлынул поток воды, и тогда подруга заговорила.
— Так уж случилось, что человек, которого я называю отцом, на самом деле им не был. Мама забеременела от другого мужчины, но тому была не нужна ни она, ни ребёнок. И он сбежал. А мой папа… он был маминым другом детства, влюблённым в неё чуть ли не с младенчества, и предложил ей брак. Обещал быть хорошим мужем, заботиться о ребёнке и саму её любить. Я сразу скажу, Стась — слово своё он сдержал. Для меня он был и остаётся лучшим мужчиной на свете. Я всегда боготворила папу.
А вот мама… В подростковом возрасте я поняла: что-то не так. И однажды услышала разговор мамы и бабушки, во время которого бабушка обвиняла маму в холодности к моему отцу. Говорила: «Что ты, дура, всю жизнь от него нос воротишь? Такой мужик тебе достался, а ты всё как снежная королева! Вот уйдёт от тебя — будешь знать». А мама только фыркала.
Тогда я и узнала, что на самом деле дочь другого мужчины. Я спросила об этом не у мамы, а у папы. Он всё мне и объяснил, в том числе сказал, что любит меня, как родную, и очень огорчится, если я поменяю своё к нему отношение. Я не поменяла… Только спросила, почему мама его не любит. Он улыбнулся и ответил: «Что ты, дочка. Она любит. А остальное ты поймёшь, когда вырастешь».
Ксюшка запнулась, опустила голову, и мне вдруг показалось, что она сейчас заплачет.
— Папа умер, когда я была на первом курсе. Ты ведь помнишь, я из Чебоксар, и в тот момент меня не оказалось рядом, я сдавала летнюю сессию. Мама позже рассказывала, что ему внезапно стало душно, он отошёл к окну, открыл его, сделал вдох… и упал. Она подбежала, потрогала пульс… Папа был уже мёртв. Разрыв аорты.
Голос подруги дрогнул.
— Я тогда помчалась из Москвы домой, не досдав экзамены. Приехала… И вместо своей красивой, ухоженной и молодой мамы увидела вдруг старую и будто бы почерневшую женщину. С неё словно стёрли все краски, вынули из лёгких весь воздух, нарисовали на лице кучу глубоких морщин и насыпали песок в глаза. Я не узнала её. Это была не моя мама, Стась, а ходячий труп.
Она плакала каждую ночь. Каждую ночь! Каждую грёбаную ночь она садилась на кухне, плакала и шептала: «Игорь, милый мой, прости меня». И повторяла без конца: «Прости, прости, прости». И папину фотографию часами рассматривала, не отрываясь, будто ждала, что он ей ответит. И мне однажды сказала: «Дура я была. Какая же я была дура, дочка».
Ксюшка замолчала.
Всё это время я, слушая её, тихонько вытирала слёзы с глаз. И не только из-за самой истории, а из-за боли в голосе подруги.
