Андре Савиньон - Я приду плюнуть на ваши могилы...
— Я уверена, что сегодня ночью что-то должно произойти, — заявила леди Мэри.
Уэбстер вычистил свою тарелку и откинулся на спинку кресла в ожидании жаркого.
— Что же может произойти, леди Мэри?
— Что-нибудь, — прошептала она.
Ее ласковые голубые глаза смотрели вдаль, на губах играла неуловимая улыбка. Ела она очень мало и медленно, так что тарелка оставалась почти полной. Бриллианты ее колец ярко сверкали в свете свечей. Наконец она оставила в покое свои приборы и добавила:
— Я верю в это.
— Все возможно, — рассеянно сказал сэр Ричард. — Милостью божьей короли могут все.
Уэбстер переводил ошарашенный взгляд с одного на другого.
— Разве здесь происходит что-то необычное?
Ответа не последовало. Вошел Уэллс с блюдом жаркого. Он поставил поднос на сервировочный столик и начал осторожно отрезать большие тонкие ломти.
— Мистер Уэбстер любит с кровью, Уэллс, — сказала леди Мэри.
— Конечно, миледи, — ответил Уэллс. — Я знаю.
— О, Уэллс! Вы всегда все знаете, — жалобно простонала леди Мэри.
В библиотеке Блэйн разговаривал со своим отцом, держа трубку как можно дальше от уха. Кэт стояла на пороге и улыбалась.
Встретив ее взгляд, он сказал:
— Послушайте наш разговор…
— Мне было бы трудно поступить иначе, — продолжая улыбаться, ответила Кэт. — Зря вы ему сказали, что хотите устроить музей здесь. От такой новости его еще хватит удар. Тем более что у вас вовсе нет такого намерения.
Джон Блэйн прикусил губу и сделал гримасу, в то время как безжалостный голос продолжал греметь:
— Что еще за манера бросать трубку, когда я с тобой разговариваю, черт подери! Жаль, что связь никуда не годится, а то бы я сказал тебе все, что я о тебе думаю! Но кое-что я тебе все-таки скажу. Ты теряешь голову, Джон! Не следовало бы отпускать тебя одного! Я категорически возражаю против вывоза картин! И никому их не подарю! Даже Метрополитену! Я платил за них собственные деньги! Лучше уж распустить фонд.
Джон Блэйн еще раз взглянул на Кэт и выражением лица показал ей, что он собирает все свое мужество в кулак. И тут же бросился в атаку:
— Теперь моя очередь, папа! Послушай, дай мне сказать! Я согласен с тобой!.. Что? Да, прекрасно! Говорю, что согласен с тобой! А!..
Глубоко вздохнув, он продолжил:
— Да, я знаю, что ты ничего не понимаешь… Я согласен с тобой, но по другим причинам. Не потому, что ты платил за картины живые деньги, и не потому, что плохо показывать свою щедрость. Да, да, я продолжаю настаивать на том, что согласен с тобой. Как почему? Потому, что хочу, чтобы люди могли восхищаться искусством в любое время, ежедневно, включая воскресенья и праздники. Вот поэтому-то я и настаиваю на том, чтобы картины остались в Коннектикуте, вблизи крупных городов, где имеется разветвленная сеть прекрасных автодорог, где залы могут быть оборудованы комфортабельными креслами. А поскольку зрители не поедут сюда, то я и отказываюсь от мысли устроить музей здесь… Что это? В Нью-Йорке сейчас гроза?.. Нет, ты же мне сказал заткнуться!.. Хорошо, сэр. Я прощаюсь с тобой… очень тепло… Ты слышишь меня, папа? Я заканчиваю и повторяю, что очень тебя люблю. Твой Джонни.
Он положил трубку и разразился громким смехом.
— О, боже! Что за невозможный отец! Сколько нервов стоит пообщаться с ним. Он просто неисправим! Вот чертов старикашка! Но, несмотря ни на что, я его обожаю!
Его взгляд вновь остановился на Кэт, стоящей на пороге в своем невообразимом наряде. Он засунул руки в карманы из-за боязни, что они позволят себе вольности, и подошел к Кэт.
— У меня идея. И вы можете мне в этом помочь.
— Мочь — это одно, а хотеть — совсем другое, — сказала Кэт, и в глазах ее забегали чертики.
— Я уверен, что вы захотите… это необходимо.
— Необходимо, необходимо, — ворчливо повторила Кэт. — Убедите меня сначала, что это необходимо!
— Нет, это вы должны убедить сэра Ричарда, чтобы он уступил мне замок… вместе с вами.
— Меня?.. Как предмет мебели? — Кэт больше не улыбалась.
— Подумайте сами, как я смогу восстановить замок без вашей помощи?
Видя ее недоверчивое выражение лица — а может, оскорбленное? — он поспешно добавил:
— Я предлагаю вам должность эксперта. — Она сделала шаг назад. — Я буду платить вам, — продолжал он, сделав шаг в сторону. — Я заплачу сколько вы захотите.
— Мне платить? Это невозможно! Я не продаюсь… так же, как и замок. Вы меня совсем не знаете! Я не то… что вы обо мне думаете.
Она отстранилась от него, пересекла неосвещенную комнату и встала у окна. Он не спускал с нее глаз. Что же он такого сказал ей, что могло бы ее так рассердить?
Ночь только начиналась. Выплывшая луна с усердием освещала разбросанные по небу низкие облака. В лунном свете Кэт выделялась темным пятном. Она повернулась к Джону и сказала серьезным тоном:
— У вас нет ни малейшего представления о замке. Это целый мир, а не нагромождение камней! Это целый пласт прожитой Истории. Разве это можно купить или экспортировать? Нет! Точно так же, как нельзя купить и экспортировать людей, переживших эту Историю. По сути, вы, мистер Блэйн, самый что ни на есть обычный коммерсант. У вас нет чувств! Леди Мэри права: прежде чем считать деньги, нужно научиться чувствовать. А вы предпочитаете цифры. Леди Мэри видит гораздо дальше вас и знает больше вас. Она пользуется здесь большим влиянием и уважением… И потом, все же должен существовать другой выход.
Джон продолжал стоять неподвижно и смотреть на нее. Все-таки какая она странная! Кем же она была на самом деле? В эту минуту она не была похожа ни на молодую англичанку, с которой он познакомился вчера, ни на смешливую девчонку, каковой она была еще минуту назад. Он терялся в догадках.
Она опять повернулась к нему спиной и смотрела на луну. Он подошел к ней, на ее лице витало выражение отрешенности. Кем бы ни была она на самом деле, он не сможет забыть ее с этой минуты. Джон испытывал к ней одновременно боязнь, влечение, желание дотронуться до нее, но, однако, он знал, что это невозможно, если она сама этого не захочет. Знала ли она свое настоящее происхождение? Возможно, она была подкидышем или принцессой крови, но только не внучкой Уэллса. О, нет! Только не это! В ее чистом профиле, в грациозной и гордой посадке этой маленькой головки ничего не напоминало Уэллса. И это его обнадеживало.
— Прошу вас, уезжайте, — нарушила она молчание. — Оставьте нас нашим воспоминаниям, нашему прошлому. Позвольте нам жить своей жизнью в тишине и спокойствии, как раньше. Возвращайтесь к себе, в современность, ваше место там. А наше — здесь, в прежнем мире.
