Кристен Эшли - Для тебя
— Нет, — ответила она, — никого.
— Фебрари...
— Я подумаю, Алек. Я подумаю об этом. Мне нужно время. Но я обещаю, что подумаю и дам тебе знать.
Она снова смотрела прямо ему в глаза. Она не обманывала. Она подумает. Но сейчас произошло слишком много. Для любого человека. Большинство людей сорвались бы уже после обнаружения тела Энджи. Феб держалась.
Его гнев испарился. Он больше не имел права на это, но он гордился ею.
— У тебя есть мой телефон?
Между её бровями вновь появились морщинки, а в глазах появилось то же потерянное выражение, прежде чем она успела его спрятать.
— У Морри есть.
Колт выпрямился и вытащил из заднего кармана джинсов свой бумажник. Он достал оттуда визитку и вручил её Феб, захлопнул бумажник и сунул его обратно.
Феб стояла, держа его визитку обеими руками и, склонив голову, изучала надпись.
— Я хочу, чтобы ты была осторожнее. Постоянно держи при себе мобильный, не забывай его заряжать. Сообщай людям, куда идёшь, и звони, когда доберёшься. Не оставайся одна. Если почувствуешь что-то неладное, увидишь кого-то, кто вызовет неприятные ощущения, скажи мне, Феб. Неважно, даже если человек не виновен. — Феб подняла голову и посмотрела на Колта. — Им не повредит, если я задам несколько вопросов и покопаю немного. — Он заметил, что она втянула щёки, и понял, что Феб засомневалась. Истинная дочь Джека и Джеки. — Феб, всё серьезно, это убийство. Сделай это для Энджи.
Феб крепко зажмурилась и отвела глаза, но Колт успел заметить, что они заблестели. Потом она глубоко вдохнула и открыла глаза. Слёзы ушли — Феб взяла себя в руки. Снова посмотрев на него, она кивнула.
Колту осталось рассказать ей последнюю часть, и он заранее это ненавидел, но ему пришлось.
— Завтра ты первым делом должна написать список.
— Список?
— Людей, которые тебя обижали или ущемляли...
— Алек…
— Всех, о ком человек, не знакомый с тобой близко, может подумать, что они тебя расстроили или причинили вред.
Её глаза снова заблестели, а нижняя губа задрожала.
— Алек...
Он ненавидел, когда её губа дрожала, он знал, что сейчас её горло горит от усилий побороть слёзы, но ему пришлось проявить непреклонность — на кону стояли человеческие жизни.
— Если дело в тебе, мы должны учесть всё.
— Люди...
— Испугаются, — кивнул Колт, — но лучше пусть испугаются и останутся живы, чем...
— Они меня возненавидят, — прошептала Феб.
— Нет. А если возненавидят, то они идиоты. Ты не виновата. Виноват больной ублюдок, у которого поехала крыша. Если кто-то станет обвинять тебя — значит, тебе будет лучше без них.
— Тебе легко говорить, тебя все любят.
— И тебя все любят.
Что-то изменилось в её лице, Колт не успел прочитать, слишком быстро всё прошло. Но что бы это ни было, тяжесть в его животе только увеличилась.
— Феб, я понятия не имею, что задумал этот мудак, но я...
Она обречённо махнула рукой.
— Я напишу список.
Он едва не сказал: «Молодец, девочка». Но сумел промолчать.
В этот момент он осознал, что это дело не пройдет даром ни для него, ни для Феб, наверняка заденет Морри и Джека с Джеки, которые вернутся, как только услышат о том, что происходит. Скорее всего, они уже в пути.
Обожатель Феб не только убил Энджи, он снова связал жизни Колта и Феб после стольких лет врозь.
— Теперь я могу вернуться в бар? — спросила она.
Колт кивнул.
— Хочешь поговорить с Морри?
Этот вопрос словно ударил его. Она так хорошо его знает. И в голову закралась мысль, которую он гнал от себя на протяжении двух лет.
Как, чёрт возьми, эта женщина, которой пронизана вся его жизнь, может быть такой отстранённой?
Колт снова кивнул.
Феб подняла подбородок и, не сказав больше ни слова, вышла за дверь.
Оставшись один, Колт размял шею и прикусил губу.
Иначе он разнёс бы грёбаный кабинет к чертям.
Глава 2
Пит
Я была на ногах уже два с половиной часа, когда на кухню ввалился Морри.
Это были не самые радостные два с половиной часа. Я пила кофе и мысленно просеивала грунт своей жизни, стараясь припомнить всех, кого свихнувшийся психопат мог бы посчитать моими обидчиками. Даже несмотря на то, что делала я это после занятий йогой, которые всегда помогали мне расслабиться.
За это время я успела прийти к выводу, что сложившаяся ситуация никуда не годится.
Делайла, жена Морри, ушла от него чуть больше года назад, забрав детей с собой. К этому давно шло, но Морри, как любой мужчина, не обращал внимания на признаки. Её уход стал для него неожиданным ударом. Но Делайла изменилась, когда мы взялись за управление баром.
Ди всегда говорила, что думает, но в то же время была сладкой, как сироп, и терпеливой, как святая. Она была великолепной матерью и хорошей женой для Морри, но ей нравилось, когда он занимался строительством. Тогда он рано уходил, рано возвращался и всегда ужинал за семейным столом. Теперь же он уходил не раньше полудня, возвращался после трёх утра и редко видел её и детей.
Делайла не понимала значения «Джека и Джеки». Она не понимала, насколько бар важен для нас. Даже когда мама с папой отошли от дел и я вернулась лишь потому, что Морри хотел, чтобы я помогала ему, чтобы семья и город не лишились бара.
Ди знала меня, мы тесно общались, даже когда я уезжала. Она знала: ничто не заставит меня вернуться, кроме «Джека и Джеки».
Так что Ди остался их старый дом, а Морри снимал квартиру в новом жилом комплексе. Настолько новом, что он не обладал ни малейшей индивидуальностью, и мне это ужасно не нравилось. И Морри тоже. Причин было множество, но больше всего мне не нравились деревья. Растущие снаружи деревья были хилыми, на них до сих пор висели флуоресцентные ценники из садового магазина. Их подпирали палки и сетки, чтобы помочь пережить зиму и ветра, а летом листьев не доставало даже для незначительной тени. Может быть, лет через десять эти деревья станут красивыми, но сейчас они прямо-таки кричали «Новое!» — и это мне не нравилось. Этот комплекс смотрелся странно, потому что остальной город выглядел старым, традиционным, спокойным и безопасным. Не то чтобы мне не нравились перемены, я к ним привыкла. Просто мне не нравились перемены в нашем городе.
Но в квартире было три спальни и, что ещё важнее, две ванные комнаты. Одна спальня принадлежала Морри, вторая — его сыну Палмеру, а третья — его дочери Тьюздей.
Вот насколько изменилась Ди. Морри назвали в честь Джима Моррисона, которого наш отец боготворил. Меня назвали в честь месяца, в котором отмечают День святого Валентина — мамин любимый праздник, а моё второе имя Валентина. Не говоря уже о том, что мама утверждала, будто меня зачали именно в этот день. Морри уговорил Ди (и она настолько сильно любила его, что ему не потребовалось много усилий) продолжить семейную традицию. Так что они назвали своего сына в честь Роберта Палмера, поскольку Морри был фанатом группы «Led Zeppelin». Также он уговорил Ди назвать дочь Тьюздей. Они оба клялись, что зачали её именно в этот день недели, который по совместительству в тот год оказался Днём святого Валентина. Ди ни слова не сказала против идеи дать детям такие безумные имена.
