Криптонит (СИ) - "Лебрин С."

всё же она сделала что-то с моим пульсом. Остановила его.

— Я понял. Садись.

И я села на задние сиденья — дрожа, неловко, постоянно шмыгая носом. И уставилась в одну точку, пока он закрывал окна, по которым тут же стал барабанить дождь.

Почему всё так выходило? Столько случайностей. Столько не складывается.

— Что у тебя с лицом? — вдруг спросил он, пристально глядя на меня в зеркало заднего вида. Это единственный способ, когда он мог смотреть на меня пристально.

Подозреваю, лицо у меня покрылось красными пятнами.

— Аллергия на дождь, — буркнула я.

И он расхохотался.

Комментарий к Об усталости, кактусах, музыкальных пальцах, аллергии на дождь и солнце

https://vk.com/heilveegh - если вы когда-то были подписаны на эту группу, очень прошу вас подписаться обратно!! всех подписчиков отписало, а сейчас я возобновляю ведение группы. как обычно - всё о текстах, эстетики, музыка и немного моей жизни.

и как обычно, жду ваших отзывов!! очень соскучилась по этому!!

========== О законе сохранения тепла, разрушенной субординации и карамельном латте ==========

— Убери булку. Ты достаточно съела.

Я остановила руку с булкой на пути ко рту, чтобы вперить в Иру злой взгляд. Она выглядела так, словно была готова заранее обороняться. И голос её звучал заранее жёстко и холодно — так она говорила со своими подчинёнными. Во мне же поднималась алая волна яростного бунта.

— Если хочешь булку, необязательно вырывать у меня её изо рта, — фыркнула я.

— Миша сказал, ты немного… поправилась.

— Его проблемы, — огрызнулась я.

— Ты же не хочешь, чтобы он дал контракт Сюзанне? Она в последнее время в хорошей форме.

Я замерла и поражённо посмотрела на неё, думая, как я должна отреагировать.

Сюзанне? Этой… парнокопытной с именем английской куртизанки? Ира знала, как вывести меня из себя и ввести в игру. Я терпеть не могла, когда кто-то оказывался лучше меня.

И сейчас мачеха смотрела на меня со смешинками в глазах, зная, какую бурю во мне устроила. Ненавижу её!

— Ну и замечательно! — психанула я, вспрыгивая с места и выкидывая эту несчастную булку в мусорку. — Замечательно!

Сжав руки в кулаки и поджав челюсти, я вылетела пулей из кухни. Голос мачехи летел мне в спину:

— В студию сегодня в семь!

— Пошёл этот Миша нахрен! — не выдержала я.

Но теперь я просто не могла не вернуться. Во мне зрела такая же ярость, как когда я не могла понять тему по физике или математике — тогда я комкала листы, швырялась тетрадками в стену, но, сцепив зубы, продолжала грызть этот кактус.

Также я теперь с утра до ночи возилась с этой статьёй. Я специально выбрала самую сложную для меня тему — из ядерного раздела, и теперь страдала за это. Дедушка говорил, что только вызовы делают нас сильнее и рождают открытия. Статья должна была содержать много расчётов и химических формул, и каждый раз, как назло, я допускала миллион ошибок, мизерных, глупых (да и как их было не допустить, когда я исписывала миллион листов, которые валялись в хаосе, терялись, рвались с моими бешеными рыками), заливала листы слезами, начинала всё заново и мне стало сниться, что я сплю, и я, кажется, совсем перестала различать сон и реальность.

Порой я испуганно смотрела в стену, вспоминая его слова и испытывающий взгляд. И выпадала из реальности, начиная страдать лихорадкой и мечтая только спрятаться.

Мысль, что я могла быть в него влюблённой, — не вмещалась в мой мозг, он сразу же отвергал её, как антитела боролись с вирусом. Я действительно не верила в это, и то, что он это озвучил, как будто… окунуло меня в ушат грязи. Я несчастно смотрела на свои пальцы, ставшие тонкими, как соломинки, хотела больше никогда не видеть его, потому что это отвратительно, отвратительно, неправильно.

А потом снова злобно хваталась за учебник — потому что нет, я её напишу, сделаю это лучше всех, он меня не сломит, не отберёт у меня это. Мудак. Мудакмудакмудак.

Я не умела балансировать на канате, по которому меня нёс ветер. Мой страх был со знаком минус — это были отрицание и гнев. Мысль о собственной хрупкости пугала меня.

Во дворе меня встретил мой личный водитель — дядь Гена. Он возил меня с тех пор, как я научилась ходить, а до того — катал на спине. Я дёргала его за волосы, и он всегда мне говорил со смехом, что это я сделала ему проплешины. Он был такой худой в этом своём костюмчике-тройке, который висел на костлявом дядь Гене, как на вешалке. Но тогда мы не понимали, что его медленно сжирал рак желудка.

У него была такая добрая, мальчишеская улыбка, что я даже подумать не могла, что он тоже может умереть, как все. Ему было шестьдесят лет, но мне казалось, что он проживёт ещё столько же.

Это была детская уверенность — пока я хочу, никто не умрёт.

— Ира сказала, что ты, ЮльВалерьевна, стала раньше в школу ездить. С женихом встречаешься, пока все спят? — Гена лукаво прищурил васильковый глаз и выбросил сигарету. Он их курил каждые минут пятнадцать, кажется, и смех его всегда переходил в надрывный кашель.

— Что ты со своими женихами! У меня что, других дел не может быть? — грубо вскричала я, будучи на нервах после завтрака. Гена поднял руки вверх, не переставая улыбаться.

— Маленькая госпожа, не злитесь. Садитесь на трон.

Он раздражал меня, потому что никогда на меня не злился и не кричал, как другие. Я бесилась с того, что меня пасли, как маленькую козочку.

И даже подумать не могла, как буду скучать по этому — до рези в глазах.

— Буду злиться, — пробурчала я, а потом вспомнила насмешку Александра Ильича и нахмурилась. — Я сама дойду.

Гена в притворном ужасе схватился за сердце.

— Это что, Гену пора увольнять? Гена больше не нужен Юль-Валерьевне?

Я фыркнула, всё-таки садясь в машину и громко хлопая дверью. Там звучал привычный мне с детства шансон и пахло крепкими дешёвыми сигаретами. Я незаметно украла пару штучек из пачки «Космос» для себя и Веры, потому что у нас закончились Мальборо.

Он всё это видел, конечно же. Но никогда меня не сдавал.

Я угрюмо пялилась в окно под Михаила Круга.

— Залезь в бардак, ЮльВалерьевна, — весело сказал Гена и подмигнул. Я всё ещё пыталась делать вид, что я взрослая и устрашающая, но губы накрыла непрошеная улыбка. В детстве он прятал для меня там подарочки. Я достала огромный кекс в целлофановом пакетике и широко улыбнулась водителю. Я обожала эти кексы — их пекла его жена, которая любила подкармливать меня через дядь Гену. — На голодный желудок всегда хочется прирезать кого-нибудь, понимаю. Да и худая ты больно стала, Юль. Ирка тебя совсем замучила с папашей?

— Угу. Но она права, — я грустно отложила кекс. — Я пожирела. На два кг.

— Да у тебя только глазищи и видно! Не придумывай, ешь, бля! С собой хоть возьми.

Его глаза нашли меня как точечный выстрел снайпера — они выстрелили в меня смехом на парковке, когда я выходила из машины Гены, а он из своей. Они выстрелили издёвкой, и я втянула голову в плечи.

Дёрнула руками, чуть не уронив сумку.

Словно эта общая шутка была абсолютно недопустима. Непростительна. Это приводило меня в ужас.

— Это твой жених? — заговорщицки прошептал Гена из машины, и я тут же захлопнула дверь, в панике глянув на него.

— Юдина, — кивнул он мне, снова становясь роботом. — Возьми ключ от кабинета. Мне нужно зайти по делам.

— Хорошо, — прошелестела я, не глядя на него.

Без него в кабинете дышалось так… легко. И так неправильно. Я бросила пальто и сумку на первую парту, и взгляд мой тут же наткнулся на одинокий несчастный кактус.

Это было абсолютно бессовестно — заставлять бедное растение так страдать. Как он издевался над нами, надо мной, так и над ним.

Я подошла к подоконнику и уставилась на него. Что вообще нужно кактусам? Неуклюже повернула его к солнцу. Полила водой из своей бутылки, осторожно пройдясь пальцами по сухим иголкам. И как раз в этот момент открылась дверь.