Neлюбoff (СИ) - Максимовская Инга

- Да, идем скорее. Я знаю неплохой ресторан, тут рядом.

- Ну, веди меня - говорю я, делая шаг на тротуар, и чувствую толчок, едва не сбивший меня с ног. Меня всегда удивляет, насколько тесен наш огромный мир. Анатолий подхватывает меня, не давая упасть, и с неприязнью смотрит на женщину, толкнувшую меня.

- Аккуратнее нужно - цедит он сквозь зубы, ощупывая меня взглядом, в поисках повреждений.

- Простите меня, пожалуйста - слышу я, до ужаса, знакомый голос, заставляющий меня передернуться от отвращения. Подняв глаза, я вижу свою мать. Она не узнает меня. Да, и не смотрит в мою сторону. Ее извинения формальны. Фальшивые, как вся ее жизнь. Мысли матери сейчас заняты очередным своим счастьем - плюгавым мужичком, мнущимся чуть в стороне от инцидента. Он перебирает в руках кепку, явно не зная, что предпринять.

- Софи, ты в порядке? Можешь идти? - берет меня за руку Анатолий, теряя интерес к моей матери, явно удовлетворенный ее извинениями. Я молча киваю, в надежде, остаться неузнанной, но мать уже смотрит на меня, вцепившись взглядом в мое лицо. И я чувствую, как меня захлестывает ее нелюбовь. Затягивает, словно в глубокий омут, ее презрения.

- Пойдем, скорее - говорю я, желая лишь одного - оказаться, как можно дальше от женщины, произведшей меня на свет.

-Да уж, дочь, я в тебе не ошиблась - смеется мать, закинув голову, и я вижу, все тридцать два, не знающих врача, идеально белых, зуба. - Нашла, таки, себе трахальщика богатого.

Я чувствую, как краска заливает мое лицо. Мне стыдно и гадко. Сейчас я вижу ее настоящую. Боже, как нелепо она одета. Постарела, обрюзгла. Под глазами залегли глубокие морщины. Анатолий глядит на мою мать и ее ухажера с некоторой долей брезгливости.

- Идем, Идем - торопит ее мужик, чувствуя себя неудобно, под ледяным взглядом моего мужчины, которому проигрывает по всем параметрам. И я, вдруг вижу Анатолия. Гляжу на него совсем другим взглядом: гордо вздернутый подбородок, широко раздувающиеся ноздри, идеально ровного, аристократического носа, красивые, мечущие молнии, аметистовые глаза. Красивый и мужественный, он похож на хищника, готовящегося защищать свою самку, даже ценой собственной жизни.

- Анатолий, не обращай внимания. Мы опоздаем - тяну я его за руку, в стремлении увести, оградить от разрушительного воздействия моей матери.

- Хоть бы спросила, как я живу - несется нам в спину, ее визгливый голос.- Тварь неблагодарная. Всю жизнь мне изломала, а теперь, гляди, нос воротит. Гадина. Дура я, мать свою послушала. Нужно было аборт делать. Вытравить в зародыше. - Ее слова хлещут меня в спину, словно терновые розги, оставляя глубокие, незаживающие раны. Анатолий идет, стиснув зубы, большими шагами. Я, едва, поспеваю за ним.

- Прости меня - прошу я. Мне стыдно за концерт, устроенный матерью. За то, что человек, с такой чистой душой, как у него, пусть на мгновение, окунулся в мир моего детства. Мой мир.

- Это ты прости меня Софи, за то, что не нашел тебя раньше.

Он

- Красиво как - говорит Софья, оглядываясь по сторонам. Ресторан и вправду поражает своим интерьером.

- Этот стиль называется Барокко - говорю я, разглядывая золоченые стены, и люстры имитирующие канделябры. Я не был в этом ресторане, но Пашке понравилось. Очень рекомендовал. Они с Леночкой отмечали здесь годовщину и остались довольны. Софья разглядывает белые, с золотом, стены, расписанные причудливыми фресками. На мой взгляд, очень вычурно, но видя ее восторженные глаза, я готов простить эту “жемчужину с пороком”, за кричащую вычурность.

- Я знаю. Бабушка рассказывала мне о нем. Оказывается, я и родилась то, благодаря бабуле.

- Не думай о ее словах, Софья. Твоя мать, просто не осознает, чего лишилась. Предлагаю, выкинуть из головы эту маленькую неприятность, и напиться, до поросячьего визга. В конце - концов, как я понимаю, нового ты ничего не услышала. Ты - штучный товар, единственная в своем роде - нарочито бодро говорю я, стараясь увести мою Софи от разговора о женщине, воспитавшей ее.

-Странно, моя мать мне всегда казалась небожительницей - жесткой, умной и прекрасной - Софья задумчиво вертит в руках золоченую ложку, украшенную расписной эмалью. В ее тонких пальцах, ложка выглядит кустарной поделкой, созданной на коленке, неумехой ложечником. - Она и была такой - сильной и несгибаемой. Сегодня, увидев ее пожухлую, обесцветившуюся красоту, опущенные плечи и злобный взгляд, ненавидящего всех и вся, человека, я перестала восторгаться ею. Словно, пелена спала с глаз. Слушай, я ужасно проголодалась, зверски просто - вдруг, перескакивает она на другую тему - давай уже сделаем заказ и забудем о моей родительнице, а то у меня портится аппетит, от одной мысли о ней.

- Нет уж, аппетит дело святое - говорю я и кивком головы подзываю к себе, стоящего на низком старте, фальшиво скучающего, шустрого официанта, Он появляется пред нашим столиком мгновенно, и меня посещает мысль о фантастическом телепорте, построенном гениальным ученым прямо в этом, блестящем золотом и белизной, ресторане.

- Что пожелаете - спрашивает он, подобострастно, уставившись на Софью цепкими глазками - маслинами? - Все равно - дергает она плечом, - и шампанского. Ты же хотел напиться? Спрашивает она меня, мгновенно теряя интерес к чистому, словно, только что умытому официанту.

Пока мы ждем заказ, она молчит, мерно раскачиваясь на своем стуле, словно маятник Фуко, доказывающий вращение земли. Оживляется, только когда перед ней появляется тарелка, истекающей томатным соусом, лазаньи.С лазаньей нужно пить красное вино - говорю я, глядя, как Софья подцепляет вилкой, прозрачно тягучий пармезан.

- Угу - мычит она, щурясь, словно кошка от солнца - Давай и вино, все хочу. Я такая голодная, словно год не ела. И вообще, я словно проснулась, сбросила с себя многолетний гнет маминого присутствия. Спасибо тебе. Наконец - то я свободна.

- Не думаю, что я приложил к этому руку. Да, кстати, я же не просто так оставил тебя возле магазина - говорю я, протягивая ей бархатную коробочку.

- Мне страшно. Это же не кольцо? - испуганно говорит Софья

- Нет не кольцо, открой - говорю я. В коробке лежит кулон в форме крыльев, на тонкой цепочке, необыкновенной вязи. Едва увидев воздушно - ажурные золотые крылья в витрине, я сразу понял, кому должно принадлежать это великолепие.

- Они прекрасны - восторженно говорит Софья, тут же надев на себя обновку. - Никогда их не сниму. Ты удивительный, Анатоль. Странный, но понятный.

- Как ты меня назвала?- смеюсь я.

- Ну, раз я Софи, то ты Анатоль. По - моему, справедливо - отвечает она. - Ты обиделся?

- Нет, разве можно на тебя обижаться? Просто, единственный мой друг, Пашка, только так меня и зовет. Я познакомлю вас. Он тебе понравится. Пашка еще более странный, чем я.

- Да уж, везет мне на чудиков.

Она

- Пойдем домой - говорю я, расправившись с лазаньей. В голове шумит от выпитого вина, а может, от пьянящей свободы, легкости крыльев, подаренных мне Анатолием.

- А десерт - спрашивает он?

- Обойдусь. Идем, я устала, как бурлак.

- Ну, идем, бурлак мой - со смехом говорит он. Судя по тому, как кланяется официант, чаевые Анатолий оставил катастрофически щедрые.такси я сразу проваливаюсь в сон, так и не дослушав, с кем же изменила жена брата таксиста, и чем кончился сей адюльтер, для нее и ее любовника. Бедный Анатолий, ему пришлось выслушать полную версию этой захватывающей дух истории от, не в меру, говорливого водителя. - Спи - говорит Анатоль, когда такси останавливается, и легко подхватив меня на руки, несет домой, баюкая словно младенца. Он напевает, какую - то смешную, песенку и тихо дует мне в ухо. Приятно и тепло. Так делала моя бабушка, в те счастливые дни, когда я ночевала в ее маленькой, уютной квартирке, наполненной запахами выпечки и духов “Красная Москва’, ее любимых. С того времени, я не помню такого спокойствия и защищенности, какие ощущаю сейчас, лежа в его теплых, мужских руках.