Венчание - Галина Дмитриевна Гончарова
Сам-то Илья Раенского не сопровождал, не случилось так. А вот друг его, Прошка, тот пару раз с боярином ездил, да не просто так.
Боярин Раенский, хоть и в возрасте был, а погуливать не переставал. А только жену он любил и по-своему берег, ценил, уважал. То есть — на своем подворье никогда и никого он не валял, к себе не приглашал, ни на одну холопку не польстился.
А естество требует!
А где?
В Иноземном квартале?
Так сплетни, опять же, поползут, а зачем Платону Раенскому сплетни? Дойдет до Варвары, обидится она, расстроится, а жену-то он любит!
Устя про себя еще добавила, что в иноземном квартале ведьма жила, а Платону и от нее подальше держаться надо было. Дружба-то у них дружба, а интересы врозь! Опять же, в кровати мужчины болтливы становятся, а кого там ему иноземцы подсунут, что узнают али нашепчут…
Нет-нет, Платону такого не надобно было.
— Вот, а потому выбирал он себе подругу из вдовушек, но домой-то к ней не наездишься, опять сплетни пойдут. Потому посылал он за зазнобой своей возок али карету, что там лучше было, главное, закрытые. Договаривался с конюшим, платил ему кой-чего…
— Ага, — сообразила Устя. — Приехала карета закрытая, уехала… куда, что, как — сплетничать можно, а точно узнать нельзя.
— Все верно. Не по чину боярину уж было самому в ночи по чужим дворам лазить, а вот так, приказать привезти — можно. Порадовались, боярин к себе отправился, вдовушка обратно, к себе.
— И куда ездил он? — Тут уж и Агафья заинтересовалась.
— Могу даже сказать, кто возил его.
Две волхвы переглянулись хищно, глазами блеснули.
— Говори.
— А вы туда потом одни и поедете? Нет, не пойдет так!
— Илюшка!
— И меня мало будет, случись что, из меня сейчас боец плохой. Берете с собой сопровождение?
— Илюшшшша!
Агафья, как более взрослая и опытная, только головой кивнула.
— Берем. Распорядись там, мы через десять минут готовы будем.
— Устя, а тебя муж-то отпустит?
— Вот на то мне десять минут и надобны, — Устя только вздохнула. — Уговаривать.
Когда муж тебя любит, на сердце радостно. А только свободы все равно меньше становится, уж не сорвешься с места, как раньше, сама его тревожить не захочешь.
Ничего, с бабушкой да братом Боря ее отпустит покататься, развеяться чуток, еще и с сопровождением. А где она кататься будет…
А нечего мужа лишний раз волновать!
* * *
Устя и сама удивилась, как легко у нее все прошло. А Борису просто ни до кого было, ему как раз Пауля Данаэльса доставили.
И царь предвкушал…
А почему нет?
Значит, покушаться на него можно, а ответ получить не желаете, мейры иноземцы?
Ну-ну…
И Борис улыбнулся совершенно людоедской ухмылочкой.
Пауль Данаэльс задрожал, как заячий хвост. Чего уж там, грешен. И даже частично пойман, потому как сын…
Фриц Данаэльс, увы, домой не вернулся. Привезли. На телеге. Сгрузили и сообщили, что убит сей юноша при попытке бунта. А КАК это еще назвать прикажете?
Покушение на государя?
Объявление войны?
Тогда и правда воевать придется, а Борис пока еще не определился, как и с кем. С Орденом?
Чести много для магистра Родаля, чтобы Росса с ним персонально воевала. Опять же, война коровы с оводом, она частенько не в пользу коровы. Умаешься, пока прибьешь мелочь пакостную, сил много затратишь, а на место одного овода еще десяток налетит. Цапнуть-то тебя всяко успеют.
Невыгодно получится.
И волхв, опять же…
Раньше не поверил бы Борис, что один волхв с целым Орденом справиться может, а сейчас подождать чуток решил. Понаблюдать.
Борис на своих ошибках хорошо учился, и аркана ему хватило. Подождет он чуточку. А потому — попытка бунта. Подстрекателями иноземцев выставить… оправдываться будут?
Ну-ну, попробуйте. Палачи у нас хорошие, опытные, вы мне во всем признаетесь, даже в том, о чем и не задумывались. Так что была у Данаэльса причина дрожать.
— Г-государь…
— Все верно, мейр Данаэльс. Государь Россы, на землях которой ты живешь, и законы которой нарушаешь.
Данаэльс как стоял, так на колени и рухнул. Понимал, хорошо, если пыточным подвалом обойдется.
— Милости! О милости прошу!
— А ты ее заслуживаешь, милости-то? А?
Данаэльс точно знал, что не заслуживает. Но… умирать-то не хочется!
— Я расскажу… признания подпишу…
— И без тебя подпишут. И расскажут без тебя.
Данаэльс позорно обмочился. Под мейром расплылась желтоватая лужица, сознания он пока не потерял, но был близок к тому. Борис меланхолично порадовался, что полы в палате каменные, и плиты плотно пригнаны, иголку не просунешь. А то б воняло потом…
— Решил, что магистр сильнее меня?
— Государь! Меня Истерман шантажировал! Заставил! Угрожал!!!
Борис подумал, что так все оправдываются. Вот кто ни попадись на горячем — сразу же выясняется, что он не своей волей пакостничал. И покачал головой.
— С тобой, мейр, в другом месте поговорят. А я тебя за другим позвал, ознакомься, вот…
Пауль взял грамоту, прочитал, поежился.
Грамот даже несколько было.
Первая — Борис за подстрекательство к бунту, лишал иноземцев дарованных еще его отцом льгот и привилегий. Торговать беспошлинно, ввозить кое-что…
Давно он на эти права зубы точил, да просто так не отнимешь, а тут и случай какой представился! Грех не воспользоваться!
— Государь!!!
— Ты читай, мейр, читай.
Вторая грамота четко и внятно лишала подданства Россы семьи всех иноземцев, кои в бунте замешаны были. Бунтовщиков, понятно, казнят, Борис кротостью не отличался. А вот семьи их… ладно уж! Пожалеем!
Имущество их казна выкупит, а потом пусть на свою родину отправляются. Нам такая наволочь в Россе не надобна!
Третья грамота добивала. Это было краткое письмо монарху Франконии (и такие же письма полетят и в Джерман, и в Лемберг, и в Рому, по всем странам) с извещением о случившемся и перечнем бунтовщиков. То есть знайте, кого благодарить за свои проблемы.
Данаэльс даже взвыл от лютой тоски.
Дыба?
Перетерпеть боль телесную можно, тяжко, трудно, но можно, и не такое люди терпят. А вот боль душевная куда как страшнее оказалась! Понимать, что сам строил, сам старался, и своими же руками все прогадил, все разрушил… помог Истерману? Молодец!
Только поставил ты не на ту лошадь,
