Екатерина Коути - Заговор призраков
– Никакая метель не загасит сие пламя. Ты можешь бросить в него мой прах и тлен, – предложил Дэшвуд. – Мне сие ничуть не повредит. Ну же! Выполняй приказ, отродье фейри.
Узел полетел в пламя и обратился в прах прежде, чем упал в расщелину.
Ловушка захлопнулась, понял Джеймс.
Пора.
– А теперь ты узришь, как войду я в тело принца и останусь в нем навечно. Ты волен провести обряд экзорцизма, и не один, но я все равно не покину сей сосуд. Мы, люди Второй дороги, своего не упустим.
Джеймс подошел к Агнесс и обнял ее за плечи. Девушка вся дрожала – но не от страха. «Когда же?» – вопрошали ее глаза, и Джеймс едва заметно склонил голову. Почти готово. Расслабься. Тем игра и отличается от битвы, что в бой рвутся очертя голову и жадно глотая воздух, потому что каждый вздох может стать последним. Игре же присуща некая… игривость.
– О, Вторая дорога! – усмехнулся он. – По ней ступаешь, как по нежнейшему, благоуханному шелку. Всем-то она хороша, кроме одного – идти по ней приходится в одиночестве.
Призрак вздернул бровь.
– От жара ты повредился в уме и мелешь чепуху. Одиночество? О каком одиночестве речь? Ты был в нашей часовне в Медменхеме. Ты видел, сколько нас собиралось. Мы шли по Второй дороге веселой толпой.
– Да, вас было много, – допустил Джеймс. – Собутыльники, сотрапезники, сообщники в преступлениях. Приятели. Но не друзья.
– С какой стати ты считаешь, что они не были мне друзьями?
– Просто предположение, но я хотел бы его проверить. Давай спросим их самих, Дэшвуд, считают ли они тебя другом. Агнесс, начинай!
– Пол Уайтхед! – громко, на всю церковь, выкрикнула девушка.
Ей уже не требовались ни круг из соли, ни колокол, ни планшетка с буквами, ни иные приспособления, возвращающие души усопших в мир живых. В эту ночь по ее жилам текла древняя сила, сродни той, что позволила Аэндорской волшебнице призвать дух пророка Самуила, и великий старец не смог отклонить приглашение. Каждое слово звучало, как приказ.
– Джон Монтагю, граф Сэндвич! – кричала она. – Томас Поттер!
Они появлялись один за другим, как картинки в волшебном фонаре. Одни выглядели, как полуистлевшие трупы, облаченные в ветошь, другие казались такими, какими были при жизни, в парадных камзолах и напудренных париках. Некоторые явились в монашеских облачениях с клобуками, но и эти, самые истовые «рыцари святого Франциска», под яростным взглядом Агнесс откидывали капюшоны и открывали лица.
– Джон Уилкс, – произнесла она последнее имя.
Джентльмен в скромном черном сюртуке встал в стороне, недобро посматривая на бывших приятелей, чьи проделки он когда-то предал огласке.
– Что здесь происходит? – осведомился он.
– Обряд вселения в иное тело, – подсказал Джеймс.
– Но здесь же только один ребенок, – заметил Пол Уайтхед, старик с благостным лицом профессионального сводника.
– Как бы, по-твоему, я приволок сюда еще одиннадцать младенцев! – огрызнулся Дэшвуд.
– Ты мог что-нибудь придумать! – зароптали члены клуба. – Ты мог найти нам другие тела! Или ты забыл про нас?
– Как можно, ведь вы его друзья! – возразил мистер Линден. – Имена друзей выжжены в наших сердцах. Их невозможно забыть.
Благообразие Уайтхеда как ветром сдуло. Глубоко запавшие глаза засверкали злобой.
– Я любил тебя, как друга! Я завещал тебе свое сердце, а ты пустил его в ход, чтобы обокрасть меня! Где мое тело, Дэшвуд? Сколько мне еще томиться в преисподней?
– Дайте мне срок! Я вернул бы вас всех к жизни, но в свое время, как только окрепла бы моя сила! А сейчас подите прочь, мне нужно это дитя.
– Это дитя нужно всем, ведь другое такое во всей Англии не сыщешь, – сообщил Джеймс. – Преклоните колени перед принцем Уэльским, джентльмены. Наследником престола. Будущим королем.
…Есть игры, в которые азартнее всего играть в большой компании, и одна из них именуется «музыкальные стулья»…
– Вот оно как, – прогнусавил один из братьев, тучный, как взаправдашний аббат. – А где, скажи на милость, ты отыщешь тела нам? В Госпитале подкидышей?
…Но если в игре задействован всего один стул, относиться к нему нужно с особой бережностью…
Джеймс и Агнесс обменялись быстрыми взглядами, и, как только Дэшвуд шагнул из пентаграммы и схватил бывшего приспешника за грудки, девушка подлетела к корзине. Вытащила ребенка, крепко прижала к груди и вместе с ним отступила за алтарь, скрывшись в полутемной апсиде.
Никто не пытался ее удержать.
Как бы ни возносился Дэшвуд, сколь бы силен он ни был, как и все призраки, он был выжимкой из прежнего себя, посмертной маской, наброском, сохранившим лишь основные черты. Из всей палитры чувств у призраков остается только одно, то самое, что довлело над ними в миг смерти. Этому чувству подчинено все их существо.
Отчаяние. Слепящий гнев. Страх за близких. Сожаление об упущенных возможностях. Гордыня. Алчность.
Перекрикивая друг друга, члены клуба сгрудились в проходе. В них не осталось ничего от пресыщенных господ, что с глумливой серьезностью служили черную обедню в часовне Медменхема. Вопя, толкаясь, брызгая слюной, такой же иллюзорной, как и их тела, они напоминали нищих в Троицын день, что собрались у стен замка Сент-Брайавелс и ждут, когда им швырнут традиционное угощение. А как полетят буханки хлеба и головки сыра, гомонящая толпа схлестнется в драке, и за мельканьем кулаков пропадут из виду лица друзей…
– Я родовитее тебя, Дэшвуд! – надрывался граф Сэндвич. Породистый нос трепетал, учуяв добычу. – Мои предки заседали в палате лордов, когда твои пасли овец в Котсволде. Уж если кто-то достоин вселиться в тело принца, так это я!
– Ты, Сэндвич? Кретин, который ел, не отходя от карточного стола, и дал свое имя куску хлеба с мясом? Ты прочишь себя в короли?
– В ритуале задействовано мое сердце, так что прав на тело у меня поболе вашего! – не сдавался Уайтхед, награждая тумаками бывших приятелей.
– Из-за вас, ублюдков, я чуть было не лишился родины, – подал голос Уилкс. – Сдается мне, все вы у меня в долгу. И этот долг я верну сполна!!
Я. Я. Я.
Каждый из них хотел что-то для себя. Прежде всего для себя. Истинная самовлюбленность и неспособность любить кого-то другого. Любить самоотверженно. Любить, отдавая. Им хотелось одного, даже после смерти, – урвать свой кусок, погубив остальных. «Порода маленьких отвратительных гадов, самых зловредных из всех, какие когда-либо ползали по поверхности земли» – не так ли сказал о людях доктор Свифт? Вот оно, подтверждение его слов. Именно алчность обеспечила им бессмертие, уродливое, но все же дающее надежду на перерождение – если удастся вселиться в подходящее тело…
