Академия тишины (СИ) - Летова Ефимия

Я покачала головой. Времени было мало, но прервать сэра Джордаса я почему-то не решалась.

— Их попросту навсегда запирают в одном из бесчисленных приютов для безумных духом имени Святого Тимеона, — с отвращением произнес профессор. — Эту редкую особенность ещё не умеют ни исцелять, ни перенаправлять, да чаще всего и не хотят, особенно если дело касается безродных сирот. Запирают и — оставляют. Среди равнодушных служителей со стальными руками и бездушными глазами, среди безумцев, не узнающих собственного отражения в зеркале. В мягкой трясине пустоты, изолированной от всего окружающего мира, я прожил почти год, зверея и сходя с ума. Пока однажды молодая женщина, почти девушка, леди Адриана Сейкен, мой добрый ангел, — последнюю фразу он выдал с непередаваемым сарказмом, — не забрала меня из этого кошмара. Не забрала — и не вылечила. Полностью.

Не думай, Джейма, что все эти годы я был полностью слеп и глух и не знал, что она делает. Эти эксперименты на живых существах… Впрочем, у неё всегда были весьма благородные цели. Например, помочь таким, как я. Цели — но не средства. Так, помогая одному, она лишала жизни двоих других. И не могла, не хотела остановиться. Ей было интересно. Она верила только в результат.

— А вы во что верили?

— Я? Поначалу я был просто счастлив. Нормальная жизнь. Полноценная жизнь. Она стала для меня едва ли не матерью, которую в реальности я никогда и не знал. Сначала я верил в её добрые намерения безоговорочно. Поступил в Академию, был на хорошем счету. Мне хотелось работать в городе, я скучал по нему, но Адриана сказала, что нужно, чтобы я остался в Академии, поработал преподавателем. Я остался — перед ней я был в неоплатном долгу и сделал бы ещё и не такое. Я очень старался выучиться, подчинить свою стихию, стать лучшим из лучших — и в чём-то, можно сказать, стал. Особенность развития дара в моём детстве не позволяла Адриане использовать меня на полную, из-за чего я чувствовал себя неполноценным, виноватым. Но зато я находил для неё других. Находил, растил и, если нужно, отдавал. Корнелию я встретил на третий год своего преподавания. Прежний глава факультета смерти был стар и ослаблен, леди поспособствовала тому, чтобы в качестве главного кандидата в его приемники рассматривали меня. Я был полон энтузиазма… Но глаза начали открываться очень быстро. Я уже не мог игнорировать то, что для того, чтобы когда-то там, в далёком будущем, был возвращён к жизни кто-то один, десятки магов сейчас должны рисковать своими неповторимыми жизнями.

Корнелия Менел… была очень красива, очаровательна, но суть крылась даже не в этом. Её проблемы с даром напомнили мне о моих собственных. Я искренне сочувствовал ей и хотел помочь. Раньше я никогда не думал о серьезных отношениях, просто было не до того, я собирался посвятить свою жизнь только работе, но эта девушка… никогда не чувствовал такой близости, такого желания защитить. Её огонь был мне благодарен. Она никогда меня не любила, даже в сторону мою не смотрела, а вот её стихия…

— И вы поэтому позволили её убить? — не знаю, зачем я выслушиваю этот безумный сбивчивый монолог, когда мне нужно думать о себе. Зачем задаю этот вопрос, ведь я на самом деле не думаю, что он что-то там позволил. Но…

— Никто не собирался её убивать! — выплёвывает сэр Джордас. Его рысьи глаза щурятся совсем по-звериному. — Вернуть, поймать, привлечь — не к спасению королевской бесценной задницы, разумеется, а…

— Но тогда… — может быть, я и дура, но не настолько. Мысли бешено вращаются в голове, и в этот момент я забываю обо всём на свете, кроме одного-единственного. — Кто тогда её нашёл?

— Корнелия должна была умереть для всего мира, чтобы её оставили в покое, ты это понимаешь? Её и оставили. Что ты на меня так смотришь? Никто другой не смог бы это устроить. Всё сошлось наилучшим образом: другая молодая девчонка оказалась в доме, девчонка, которую при желании и небольшой маскировки можно было принять… Никто не узнал правды. Нелли выжила и обрела свободу.

— Но… — мне становится холодно, так невообразимо холодно, все чувства, все эмоции словно бы вымораживаются, а память, чужая, её память, кусочки которой застряли внутри моей собственной после многолетнего соседства с сознанием Джеймса, подкидывает мне жуткие тошнотворные образы заживо сожженных тел. — Но там же были… люди! Ни в чем не повинные люди… и маленький ребёнок. Её ребёнок!

— Откуда мне было знать? — огрызнулся сэр Элфант. — Я не присматривался ко всем и каждому, я не убийца. Я уже и забыл про их ребёнка. Только хотел спасти её, дать ей шанс и свободу. Каждый имеет право на шанс!

Я смотрела на него с ужасом. Нет, даже не знаю, как можно назвать это чувство. Больше, чем ужас. Попятилась, а Джордас вдруг схватил меня за руку и прижал к себе, окутывая пламенем, и его руки заскользили по спине, по волосам.

— И тебя я им не отдам, даже если придётся спалить здесь всё, от и до, каждого. Моё рыжее чудо. Её я потерял, а тебя нашёл и никуда не отпущу больше. Не бойся. Мы с тобой уйдём, нас никто не найдёт. Ведь ты же умница, ты убегать от меня никуда не будешь. Ты умная, светлая, чистая, невинная, никто тебя не тронет, не обидит. Никто и никогда. Я не позволю. Ты моя. А остальные пусть идут к демонам в огненную бездну.

Он целовал моё лицо, голову, тянул за собой, а я вырывалась, упиралась руками и ногами, понимая, что чисто физически никак не смогу с ним справиться.

— Я никуда с вами не пойду, я…

— Сначала ты всегда так говоришь, а потом улыбаешься и тебе хорошо. Тебе же было хорошо, девочка?

— Вы убили её ребёнка!

— Их ребёнка. Это вышло случайно. Какая разница? Он всё равно должен был умереть. Он бы умер, если бы она осталась, если бы они её нашли!

Я резко перестаю сопротивляться и сама подставляю ему лицо, вынуждая нагнуться, сжимаю отросшие ниже плеч золотисто-рыжие волосы.

— Джордас. Я вас…

Профессор наклоняется ко мне, щекотит колючей щекой, глаза горят, блестят нездоровым лихорадочным блеском.

Он сам меня научил столь многому. Что я могу против него?

Многому, да. Но не всему.

-..убью, — выдыхаю я ему в рот, моментально сплетая вокруг профессора некростатическое проклятие, одно из тех, которые я в совершенстве освоила за время своих поездок в столицу. Не смертельное, слабое, в большей степени для того, чтобы оглушить, но…

Чья-то сила извне, толчками, грубо и властно вливается в поток моей собственной, и проклятие закручивается хищной жадной спиралью, как разбуженная ядовитая змея, в разы более сильное и разрушительное, чем я предполагала изначально. Сэр Джордас без единого слова валится на спину. Склеры широко распахнутых глаз почернели, волосы, ресницы, брови будто оплавились, сгорели так же стремительно, как часом ранее — пыль на полу каменной комнаты. Скрючившиеся пальцы с потемневшими ногтями несколько секунд еще скребут воздух, а потом каменеют. Я поднимаю глаза и вижу стоящего неподалёку Габриэля, неузнаваемо растрёпанного, с перепачканным то ли сажей, то ли пылью лицом. Анна с сердито поджатыми губами парит над ним, как огромный воздушный змей.

— Ты… Зачем? Как..?!

— Я же маг смерти, Джейма Ласки, — говорит он, но в глаза по-прежнему не глядит. Делает несколько шагов ко мне, смотрит на тело под ногами, словно раздумывая, пнуть или нет напоследок. — Было бы странно, если бы я не мог делать что-нибудь в таком роде. Если это нужно. Не так виртуозно, как ты, конечно.

Не знаю, как давно он там стоял. Видел ли, как обнимал и ласкал меня несколькими минутами ранее Джордас.

— Ещё живой, наверное, — Габ находит компромисс и касается плеча неподвижного сэра Элфанта носком ботинка. — Живой. Жаль. Но, возможно, ненадолго. Это тебе за… Джеймса.

Вниз я стараюсь не смотреть. Это всё — уже слишком. Я не могу осознать произошедшее.

Из уголка рта Габриэля течет тонкая струйка крови, а губы кривятся с незнакомой мне прежде горечью. Он вообще незнакомый, чужой. Как во сне я протягиваю руку, чтобы вытереть кровь. На миг спокойствие изменяет ему, Габриэль бросает на меня обжигающе ледяной взгляд — и под этим взглядом я торопливо отдёргиваю руку.