Скиталец - Тиффани Робертс
— Пошли, Теренс. Мистеру Мазерсу нужно возвращаться на урок. Тебе не обязательно следовать каждому знаку, который дети наклеивают ему на спину.
— Ты прав. Но так веселее, — Теренс наклонился в сторону, взглянув на детей, и затвор одного из его оптических приборов закрылся, прежде чем он ушел. Дети снова захихикали, когда мистер Мазерс и двое солдат повернулись к ним лицом.
— Штрафные квитанции для всех. ОШИБКА! ЗАКОНЧИЛАСЬ КАТУШКА БУМАГИ! КОНЧИЛИСЬ ЧЕРНЫЕ ЧЕРНИЛА! ПЕЧАТЬ ОТМЕНЯЕТСЯ.
— Сколько раз мы говорили вам, дети, перестать подшучивать над мистером Мазерсом?
Дети, как один, посмотрели на свою обувь.
— Слушайте его, потому что у него больше знаний, чем вы можете себе представить. Он научит вас всему, что вам нужно знать, точно так же, как он учил нас, а также ваших мам, пап, бабушек и дедушек.
— Теперь что вы скажете мистеру Мазерсу? — спросил другой солдат.
— Простите, — хором сказали дети.
— Из-за нехватки чернил и бумаги ваши извинения приняты. Мы должны немедленно вернуться в класс, чтобы возобновить занятия, — Мистер Мазерс повернулся и ушел.
Пока дети шаркали за ним, один из солдат присел на корточки рядом с учеником.
— Эй, вот что тебе следует написать в следующий раз…
Приглушенные слова солдата потонули в шуме деятельности, когда группа двинулась прочь.
Ронин не мог припомнить, чтобы видел что-либо подобное во время своих путешествий. Были места, где люди и боты мирно сосуществовали — на самом деле, почти везде за пределами Шайенна, — но нигде больше их жизни не были настолько интегрированы. Именно это имел в виду Ньютон. Именно так должны были взаимодействовать люди и боты.
Он оттолкнулся от стены и направился в сторону своей комнаты: пора было будить Лару. За восемь дней, прошедших с момента их первой жаркой перепалки, Родригес больше не пытался расспрашивать ее. Но полковнику надоело ждать.
По крайней мере, она простила Ронина за настойку опия, даже если это прощение сопровождалось обещанием удалить несколько его частей, если он сделает это снова.
Руководство базы проявило достаточную щедрость — скорее всего, по настоянию Нэнси — и предоставило ему и Ларе комнату за пределами лазарета. Она была скудно обставлена, только двуспальной кроватью, маленьким столиком и сундучком, но у нее была работающая дверца, и в ней было тепло и сухо. Больше, чем они надеялись, покидая Шайенн.
Лара уже проснулась, когда он вошел в их комнату. Она улыбнулась ему, и он не мог не заметить огонек в ее глазах. Опухоль почти спала, и большинство ее синяков стали желтыми.
— Чувствуешь себя лучше после сна? — спросил он.
Ее улыбка погасла.
— Я не могла уснуть. Не горю желанием быть дор… доп… как это было сказано?
— Допрошена.
— Да. Это. Я не знаю, какого черта он думает добиться от меня, — Лара медленно поднялась, ее движения были скованными. Теперь она могла ходить без посторонней помощи, но едва заметные изменения в выражении ее лица часто выдавали ее дискомфорт. Она поправила повязку на шее. — И только потому, что я остыла, не значит, что я все еще не зла или что я не сорвусь на них снова.
— По крайней мере, постарайся думать о вещах с их стороны.
— Да, и я это понимаю. Я бы многое сделала, чтобы защитить Табиту, если бы у меня был шанс. Но даже когда я была на самом дне, когда не знала, откуда у меня возьмется следующий обед, я все равно помогала людям. Потому что так и должно быть. Мы не должны… мы не должны видеть, как страдают другие люди, и просто отворачиваться, делая вид, что ничего не произошло.
— Они унаследовали эту ситуацию, Лара. Они родились в ней.
— А я была рождена, чтобы умереть под сапогом Военачальника? — возразила она. — Все эти люди там, они существуют только для того, чтобы развлекать его? У него есть боты, которые следуют его примеру, потому что этого слишком опасно не делать, все те люди, живущие в ужасе… и все это время в двух милях от него было достаточно солдат с достаточной огневой мощью, чтобы прикончить его, но все, что эти люди делали — прятались. С таким же успехом они могли быть теми, кто оставил нас там умирать.
— Они не бросили тебя, Лара, — сказал Ронин. Его процессоры зависли при мысли о том, что ее оставили умирать, почти вызвав образы, которые он не хотел видеть снова.
— Ты перешел дорогу Военачальнику, — сказала она, подходя ближе. — Ты рисковал собой, чтобы защитить меня. Почему? Почему ты сделал все возможное, чтобы похоронить Табиту? Предполагается, что ты должен руководствоваться логикой или еще какой-нибудь хренью, а все, что ты делал с тех пор, как я встретила тебя, является полной противоположностью.
— Я делал все это, потому что люблю тебя.
Что-то в выражении ее лица смягчилось. Она положила руку ему на грудь, вцепившись пальцами в его пальто.
— Ты делал разные вещи до того, как влюбился в меня. До того, как ты даже узнал, что такое любовь. Тогда какова была твоя причина?
Его процессоры прокрутили все воспоминания о времени, проведенном с ней.
— Ты заинтриговала меня. И… ты казалась потерянной. На грани краха.
— Ты помог мне в самый трудный момент. Возможно, некоторые из твоих причин были эгоистичными, но не все. Ты мог бы попытаться потребовать от меня так много, мог бы превратить меня в свою рабыню. И еще до того, как ты полюбил меня, ты дал мне пищу, кров и безопасность, и попросил так мало взамен.
— Потому что у меня было изобилие всего того, что я мог предложить, — ответил он. Когда он произнес эти слова, последняя деталь встала на место, и он понял ее гнев.
Должно быть, это отразилось на его лице, потому что она мягко улыбнулась ему и уткнулась лбом ему в грудь.
— Военачальника нужно остановить, Ронин.
— Я не думаю, что эти люди пойдут на такой риск, Лара, но я все равно помогу тебе попытаться убедить их.
— Спасибо, — она подняла голову, встала на цыпочки и прижалась губами к его губам. Он наклонился навстречу поцелую, электрический трепет пробежал по его коже. Лара обхватила его правой рукой и сжала, но тут же резко втянула воздух и отступила назад. Вокруг ее рта появились напряженные морщинки, несмотря на ухмылку. — Можно подумать, что я должна помнить, как это больно. Наверное, я просто не могу устоять.
Ронин провел тыльной стороной пальцев по ее щеке. Она все еще приходила в себя, все еще была хрупкой, и
