Алла Соловьёва - Затемненная серебром

Смеясь, мы выбежали из клуба, но и на этом Макс не остановился: отбежав в сторону от двери, начал бросать в меня снежки. Я приняла бой, укрываясь за немногочисленными деревьями крошечной зеленой зоны возле стоянки. Холодный комок угодил Максу в грудь, намочив рубашку под распахнутой короткой дубленкой. Притворно рыкнув, он бросился ко мне и, повалив в снег начал растирать щеки, заставив смеяться тысячей колокольчиков.

– Макс, спасибо за этот вечер, – все еще смеясь, сказала я. – Иногда действительно неплохо отвлечься от всего.

Внезапно он наклонился, впиваясь в мои губы поцелуем…

За секунду до этого в потемневших синих глазах я увидела то, что должна была заметить раньше, то, что всегда хотела увидеть в Елизаре. А ведь Макс намекал: говорил, чтобы огляделась вокруг, только я будто ослепла, совсем не заметила, что он влюблен – с самого начала, еще до того, как стал моим охранником.

В голове появились воспоминания полуторагодичной давности… Каждый раз, когда приезжаю к Николаю, Макс улыбается, искренне радуется встрече… На приеме, устроенном Николаем, Макс приглашает на танец и, получив высокомерный отказ, грустно улыбается… В беседке в саду он сообщает, что Вязин назначил его моим охранником, я раздраженно бросаю модный журнал, он поднимает его, в голосе сарказм, но во взгляде… Воспоминания мелькали одно за другим и в каждом – наполненные любовью ультрамариновые глаза. Господи, какая же я дура! Как можно было не видеть очевидного?

Чтобы прийти в себя, я попыталась глубоко вдохнуть и лишь теперь поняла, что отвечаю на его поцелуй. Его губы – нежные, теплые, ласкающие, согревающие закостеневшее сердце, только не они мне нужны. Всхлипнув, я начала вырываться, и Макс мгновенно отстранился.

– Я люблю тебя, – хрипло сказал он.

Три коротеньких слова – шесть крошечных букв, которые наделены огромной силой, способной покорить целый мир. Бездушная сухая часть алфавита, которая произносится мужчиной и чудесным образом складывается в желанные слова… их мечтает услышать каждая женщина… но только от того, кого любит сама.

– Не надо, – придушенно, растерянно прошептала я.

– Ты никогда не видела во мне парня, ведь так?

Попытавшись ответить, я поняла, что не могу вымолвить ни слова.

– Не отвечай, я знаю, что это так. Дай мне шанс, не отталкивай меня! – Обхватив ладонями, Макс заключил мое лицо в горячие тиски.

Я положила руки ему на грудь и тут же отдернула, будто чувство, живущее в нем, обожгло огнем. Глядя на него, я запуталась, совсем потерялась. Его признание сбило с толку, испугало. Я молчала. Он безмолвно умолял сказать хоть что-то.

– Макс, ты отличный парень, – наконец выдавила я, – но я не смогу дать тебе того, что ты заслуживаешь по-настоящему. Ты ведь знаешь почему.

Его лицо исказилось от боли.

– Знаю! Вижу, как он высасывает твою жизнь по каплям и одним своим появлением уничтожил мою! – сквозь зубы процедил Макс. – Я слишком долго ждал, мечтая, что ты сама обратишь на меня внимание, но ты влюбилась в него. – Фадеев снова прижался к моим губам, словно желая вытеснить своим поцелуем Елизара из моей жизни. Я вздрогнула. Макс отстранился, на лице вновь проступила боль. – Ты не нужна ему, но очень нужна мне. Забудь его, забияка!

– Не могу, – хрипло прошептала я.

Макс безжизненно опустил голову мне на грудь. Машинально я погладила его волосы рукой, стараясь утешить, хотя и понимала, что это невозможно. Возлюбленный имеет абсолютную власть над любящим и часто становится тираном, неважно, осознанно или бессознательно. Моим жестоким ангелом стал Елизар. Я стала деспотом по отношению к Максу. Но ведь я этого не хотела! Фадеев стал теплой звездочкой, обогревающей холодную планету моей души, а теперь, совсем как страшная комета, я уничтожаю его, сжигая дотла. Знаю, как это больно, ведь точно так же сгораю сама. Я погладила Макса по щеке.

– Дай мне шанс, – глухо, униженно прошептал он, точно так же, как я просила Елизара. Даже слова почти те же. – Я вытесню его из твоего сердца. – Макс поднял голову. – Я верлаф, как и ты, и смогу сделать тебя счастливой. Даже мракаур согласен с этим!

Фадеев резко замер, будто последние слова не хотел говорить. На лице проступил страх, желание вернуть слова обратно, чтобы я не услышала их.

Повернув голову, я коснулась щекой снега. Совсем не холодный: мягкий, пушистый, как сахарная вата, и, кажется, теплее, чем моя щека.

– Согласен, что я буду счастлива с тобой? – едва слышно спросила я. Хотя можно было и не спрашивать: по глазам Макса и по его последующему молчанию легко догадаться, что да.

Бывает ли у боли предел? Грань или край, когда она переполнит и выплеснется наружу, заставив тебя почувствовать облегчение, а потом утихнет. Только предела нет, она плещется, как безбрежный океан, топя надломленную душу, поглощая, засасывая, как зыбкая трясина, и это длится до тех пор, пока она не сломает тебя полностью. И лишь потом она дарует если не целительное забвение, то полнейшее опустошение, когда уже все равно, больно или нет.

Как же хотелось потерять сознание, чтобы хоть на время отключить боль, но оно не уходило. Мерзкий металлический привкус во рту вызвал тошноту. Макс оговорился случайно, но они с Тагашевым беседовали обо мне, скорее всего, сегодня, когда Фадеев получал наивысшее соизволение на отмену тренировки. Вроде бы Елизар не сказал ничего плохого, а всего лишь пожелал счастья… только с другим! Упираясь в грудь Фадеева ладонями, я начала подниматься. Макс мгновенно встал и подал мне руку, но я даже не увидела ее.

– Тебе больно, – прошептал он.

– Да! – хрипло, истерично рассмеялась я, будто напало неудержимое горькое веселье на грани безумия, за которым хочется скрыть надсадный крик, рвущийся из груди.

Как же жесток Елизар. Только какое он имеет право обращаться так со мной? Словно я забытая на чердаке запыленная вещь, которую доломать и выбросить вроде бы жалко, но можно ее отдать, вдруг кому-то пригодится. Больно, обидно и унизительно, но, возможно, напрасно я сопротивляюсь? Может, Макс тот, кто избавит меня от губительных чувств, медленно уничтожающих мою душу? Вдруг он тот, с кем я смогу забыться? Я ведь не мазохист. Зачем упиваться болью, когда стоит протянуть руку – и, возможно, я действительно обрету счастье. Если быть до конца честной и откровенной к себе, мне ведь нравится Макс – добрый, любящий и не причиняющий страданий. Интересно, как это – быть по-настоящему любимой? Резко вскинув голову, я посмотрела на Макса. Лицо совсем безжизненное, руки сжаты в кулаки настолько сильно, что побелели пальцы. Ему так же больно, как и мне. Может, хотя бы его смогу уберечь от страданий? Он ведь дорог мне. Я сделала робкий шаг к нему, а потом, как в омут, бросилась в его объятия. Фадеев мгновенно нашел мои губы, поняв все без слов…