Райчел Мид - Оковы для призрака
Чувства сострадания и любви в моей душе сменились нарастающей яростью.
— Если ты указываешь мне, что делать, а что нет, то, по крайней мере, имей мужество заявить это прямо в лицо!
Он так стремительно повернулся, что у меня мелькнула мысль: в нем и правда еще осталось что-то от стригоя. Его лицо выражало… что? Не подавленность, как раньше. И не злость. Скорее… отчаяние, огорчение и, может быть, даже страх. И еще казалось, что он испытывает острую, мучительную боль.
— Не хочу видеть тебя, — сказал он, сверкая глазами. Эти слова ранили меня, но что-то в его тоне вызывало трепет. Это не был холодный, расчетливый стригой. Это не был сломленный человек за решеткой. Это был мой прежний инструктор, мой возлюбленный; уж если он нападал, то делал это с энергией и страстью. — Сколько раз мне придется повторять это? Ты должна держаться от меня подальше.
— Но я знаю — ты не причинишь мне вреда.
— Я уже причинил тебе вред. Почему ты не понимаешь этого? Сколько раз я должен повторять одно и то же?
— Ты говорил… Ты говорил раньше… до того, как все это произошло… что любишь меня. — Мой голос предательски задрожал. — Как можно просто перечеркнуть это?
— Потому что слишком поздно! И так легче, чем если мне придется без конца вспоминать, как я обошелся с тобой!
Он сорвался, его голос разнесся по церкви. Священник и люди перед ним ничего не заметили, но те, кто стоял к нам ближе, обернулись. Стражи напряглись, и я снова призвала себя к порядку. Неважно, как сильно я злилась на Дмитрия; неважно, как сильно оскорбленной и обманутой чувствовала себя из-за того, что он прогоняет меня… Все равно, я не могла рисковать тем, что люди подумают, будто он опасен. Он явно не собирался никому ломать шею, но был заметно расстроен. Вдруг кто-нибудь примет его огорчение и боль за что-то дурное?
Я отвернулась, пытаясь утихомирить разбушевавшиеся эмоции. Когда я вновь повернулась, наши взгляды встретились, и будто искра проскочила между нами. Дмитрий мог сколько угодно игнорировать это, но наша связь — глубинное притяжение душ — никуда не делась. Мне страстно захотелось прикоснуться к нему — и не просто случайно задеть. Захотелось обнять его, прижать к себе, заверить, что вместе мы одолеем все. Не отдавая себе в этом отчета, я потянулась к нему. Он отпрянул, словно от змеи, и все его стражи рванули вперед, готовые схватить его.
Однако он не сделал ничего дурного. Просто смотрел на меня таким взглядом, от которого вся кровь заледенела в жилах: с удивлением и почти отвращением.
— Роза, пожалуйста, прекрати. И ради бога, держись подальше от меня, — сказал он, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие.
Я вскочила, переполненная обидой и злостью. Возникло чувство, что еще минута — и произойдет взрыв.
— Это еще не конец, — пробормотала я. — Я так просто не откажусь от тебя.
— Я уже отказался от тебя, — так же тихо ответил он. — Иногда любовь уходит. Моя ушла.
Я недоверчиво смотрела на него. Впервые со времени своего возвращения он упомянул о том, что любви больше нет. Ранее его протесты сводились к тому, что его мучают угрызения совести из-за прошлых грехов, которые оставили в его душе шрамы, лишив способности любить. Но теперь…
«Я уже отказался от тебя. Иногда любовь уходит. Моя ушла».
Я попятилась. Его слова жгли, как пощечина. Судя по его лицу, он понимал, какую боль причинил мне. Но я не стала вглядываться — развернулась, быстро пошла по проходу и выбежала за дверь, опасаясь, что, задержись я хоть на мгновение, все в церкви увидят, что я плачу.
Двадцать пять
После этого мне не хотелось видеть никого. Стремясь побыстрее оказаться в своей комнате, я не чуяла земли под ногами и не замечала людей вокруг. Снова и снова звучали в сознании слова Дмитрия: «Иногда любовь уходит. Моя ушла». Это было хуже всего, что он до сих пор говорил. Не поймите меня неправильно: все остальное было нелегко. Когда он заявлял, что будет избегать меня, что наших прежних отношений не вернуть, это тоже было ужасно и все же оставляло крошечную надежду, что раз он заботится обо мне, искра нашей любви еще не угасла.
Но… любовь уходит.
Это было что-то совсем иное. Казалось, сами мы умерли, наши останки рассыпались в прах и ветер унес их, будто сухие листья. Боль в груди была нестерпима, и я скорчилась на постели, обхватив себя руками, как будто это могло ее уменьшить. Не получалось смириться с его словами — с тем, что после всех выпавших на его долю испытаний любовь ко мне ушла.
Всю остальную часть дня я намеревалась провести у себя, съежившись во мраке под одеялом. Сидни, мои волнения из-за отца Лиссы и даже она сама — все это напрочь вылетело из головы. Она занималась своими делами, но время от времени через нашу связь я ощущала ее призыв: «Приходи ко мне!»
Поскольку я не реагировала, она начала беспокоиться. Внезапно я испугалась, что она — или кто-нибудь другой — может прийти сюда, разыскивая меня. Вскочив, я решила уйти, сама не зная куда; просто чувствовала потребность двигаться. Обошла всю дворцовую усадьбу, выискивая места, где не бывала прежде. Фонтанов и статуй тут оказалось гораздо больше, чем мне казалось, однако их красота сейчас была мертва для меня. Вернувшись к себе несколько часов спустя, я чувствовала лишь усталость от долгой ходьбы. Ну и ладно. По крайней мере, я сумела избежать всяких разговоров.
Сумела ли? Было поздно, и мне уже полагалось лежать в постели, когда в дверь постучали. Я заколебалась. Кого это принесло так поздно? Чего я хочу — отвлечься или и дальше лелеять свое одиночество? Я знала одно — это не Лисса. Господи! Скорее всего, это Ганс, пожелавший узнать, почему я не появилась на работе. Стук не смолкал, и после долгих размышлений я решила открыть дверь.
Это оказался Адриан.
— Маленькая дампирка… — Он устало улыбнулся. — У тебя такой вид, будто ты только что встретилась с призраком.
Нет, не с призраком. Поверьте, я всегда узнаю призраков, когда встречаюсь с ними.
— Просто… Просто я не ожидала увидеть тебя после того, что произошло утром…
Он вошел и сел на постель. Было приятно видеть, что он привел себя в порядок — переоделся и уложил волосы. Запах сигарет по-прежнему ощущался, но после того, как я с ним обошлась, он имел право следовать своим дурным привычкам.
— Ну, я и сам не ожидал, что приду, — признался он. — Но ты… ну… ты заставила меня кое о чем задуматься.
Я тоже села на постель, на приличном расстоянии от него.
— Насчет нас?
— Нет. Насчет Лиссы.
— А-а…
Я обвиняла Дмитрия в эгоизме, но чем лучше я сама, воображающая, будто Адриан не может думать ни о чем, кроме любви ко мне?
