Очень древнее Зло - Екатерина Лесина
Демоница засмеялась, и смех её породил водопад из белоснежных лепестков.
— Я должен бы думать о том, как уничтожить тебя, а вместо этого…
— Ты дал слово.
— Когда был ребенком и не понимал, что происходит.
— И все изменилось?
— Не знаю, — честно сказал он. А потом остановился. — Здесь слишком тихо и… не все книги мы с тобой прочли. Потом… когда все изменилось снова, когда я вернулся в Замок, я понял, что только в библиотеке мне спокойно. Не страшно. Я ведь, оказывается, просто боялся. И молчал из страха. И… не только. Почему ты опять не появилась?
Демоны умеют управлять разумом. И способны внушить любую, самую удивительную, картину. Особенно человеку, который готов верить.
А он готов.
— Потому что ты перестал меня видеть.
Она не двигается с места, и все же поворачивается. Её взгляд следует за Ричардом.
— Я бы наказала тварь, если бы могла дотянуться… но я не могла.
— И не только ты, похоже, — Ричард остановился перед границей. — Всего этого нет на самом деле, верно? Зала, тебя… это иллюзия. Удивительная. Совершенная. Я читал о подобных. Ты… ты внушила мне это.
— Нет.
— Зачем? Чтобы я вспомнил о данном слове? И чтобы пришел?
— Не только ты. А вспомнить… ты все почти вспомнил, Ричард.
— Не все, — он покачал головой. — Мама… как она умерла? И как зеркало оказалось в её покоях? То, из библиотеки?
— Она приказала принести.
— А ты…
— Я позволила.
— Зачем?
— Затем, что она не хотела убить тебя, Ричард. А еще у нее тоже был дар. Слабый, но был.
— Какой?
— Из тех, что рассыпаны по миру. Помнишь книгу? Такую старую книгу на старом языке, который даже в мои времена полагали мертвым? Ты её нашел среди других, там, где стояли бесполезные книги.
Полка в самом дальнем углу. Нижняя. Неудобная.
— Ты… ты читала мне, — голова заболела, и мир вокруг задрожал. — Ты их мне читала!
— И переводила. Ты открывал и листал… страницу за страницей. О сотворении мира. О битве богов и демонов. О том, как воздвигли боги защиту, чтобы оградить творения свои от бездны и тварей, в ней обретающий. О существах, почти равных, поставленных блюсти равновесие.
— И о том, как они наделяли людей… — голова раскалывалась почти невыносимо. — Погоди…
— Память — это всегда больно, Ричард.
— Нет… мама… дар…
— Дар видеть сокрытое. Дар говорить. Дар менять мир. Немного. К примеру, перенести одно зеркало туда, где ей нужно. Она надеялась, что я смогу отозвать тварь. Но я была слаба, а тварь… тварь почти сожрала её душу.
— И… что тогда? Что случилось? Отец ведь не убил, отец…
— Убил. Я видела, — равнодушно оборвала демоница. — Но тело. Душа её ушла ко мне. Она думала, что тварь последует за ней, но та оказалась хитрее. Почти такая же хитрая, как люди.
Ричард выдохнул.
— Теперь… что ты хочешь теперь…
— Чтобы ты закончил начатое. Мы узнали про дары. Из той книги. Мы собрали эти дары. Помнишь? Мы нашли их всех… и они здесь. Их крови и силы хватит, чтобы открыть врата и разорвать круг. Если ты не испугаешься. Ты ведь не испугаешься, Ричард?
— Погоди… дело не в страхе… просто… мир… ты его уничтожишь.
Смех.
Её смех вызывает боль. И его почти выворачивает наизнанку.
— Ты ведь не уничтожил.
— Я?
— Ты…
— Почему я… должен был… почему.
— Потому что ты мой сын.
Глупость. Это… невозможно! Невозможно потому что… невозможно.
— В том числе и мой… тот день, когда она тебя почти убила.
— Я не…
— Помнишь. Тебе просто страшно, мальчик. Это нормально. Мне тоже было страшно когда-то. Очень и очень. Но я привыкла к страху. И тебе придется. Только… — демон чуть прикусила губу. — Времени у тебя почти не осталось. Они идут сюда. Те, кого мы пригласили сюда.
И мир дрожит.
Мир в очередной раз выворачивается наизнанку, выталкивая его, Ричарда, вовне. Боль раздирает. А к нему подбирается тьма.
Мягкая, душная.
И снова нечем дышать. Он уже задыхался. Когда? Раньше.
— Ричард, — матушкин голос доносится издалека, но она рядом. Стоит. Возвышается. Улыбается. Бледное лицо и алые губы. Раньше она подкрашивала их помадой из банки. Помада пахла розами, и однажды Ричард даже попробовал её на вкус. Но та оказалась горькой.
И жирной.
Помада давно засохла, да и пудра не нужна больше, ведь её кожа и без того белее снега.
Матушка…
— Вот ты где, глупый мальчишка, — матушка наклонилась и ледяные пальцы её скользнули по щеке. — Думаешь, можешь вот так со мной?
Слабость.
Он помнил оглушающую слабость. И страх. И клятву, намертво склеившую губы. Он хотел рассказать, а… поздно.
Матушкины пальцы вцепились в плечо. Больно! Но как ни странно, боль отрезвила. Он не сопротивлялся, когда существо, притворявшееся матушкой, вытащило его из укрытия. Оно же заставило подняться. И только тогда отпустило, но лишь затем, чтобы перехватить за шею.
За шею, наверное, держать удобнее.
— Жаль, силенок в тебе почти не осталось, — оно облизнулось. — И этот… оскорбится… но сам виноват. Ты и он. И она тоже. Всегда виноваты только люди.
— А ты… кто ты?
— Тебе еще не все равно?
— Нет.
Он выдержал взгляд. И даже безумие в нем не заставило отвернуться.
— Что ты такое?
— Сама не знаю, — сказало существо. — Но… я голодна. А в тебе еще остались крохи силы…
— Я могу взять еще. Я знаю где взять силу. Тогда будет больше.
План.
Безумный план. И не имеющий шансов на успех.
Но тварь заинтересовалась.
— Ловушка?
— Не для тебя. Для меня. Я… ведь… Повелитель Тьмы… буду… когда вырасту.
Смешок. Ему не позволят вырасти.
Но Ричард держится. И смотрит в глаза. Нежить почему-то не любит, когда кто-то смотрит ей в глаза. Может, потому что так можно заметить истинную сущность?
— Я могу брать силу… из тьмы… больше тьмы, больше силы… а ты… ты просто будешь рядом. И убивать не обязательно.
Голос дрогнул.
И тварь осклабилась. Правильно. Она думает, что Ричарду страшно. И да, ему страшно. Правда. И это хорошо. Нежить чует… в том числе и ложь.
— Думаешь выторговать себе жизнь?
— Надеюсь. Мы ведь можем вместе… ты и я… во мне есть сила. А у отца её больше. И… и если осторожно… не сразу. Ты выпьешь меня, и он уверится, что ты — не мама. Он уже сомневается. Ты это знаешь. А вот если мы вдвоем…
— Маленький гаденыш.
Его беда в том, что он маленький. И глупый. И… столько всего натворил.
— Что нужно?
— Зеркало. Здесь есть зеркало… которое…
