Таня Хайтман - Одержимые
- И ты говоришь мне об этом только сейчас?
- А когда еще мне было об этом говорить? Ты ведь перешел от желания сожрать меня к желанию только полакомиться довольно внезапно.
На миг глаза Адама полыхнули подозрительным огнем, а потом он твердым голосом произнес:
— Мы заберем его. - Но в глазах его по-прежнему горел нехороший огонь.
— Не уверена, что это хорошая идея. - Леа закусила нижнюю губу, не зная, что именно сказать. С одной стороны, она опасалась того, что ее и одержимого демоном, полубезумного Этьена Каррьера больше не будет разделять металлическая дверь. С другой стороны, она понимала, как важно для Адама освободить друга, которого он считал погибшим. - Профессор немного не в себе, - нерешительно произнесла она.
Адам на мгновение остановился, затем кивнул.
- Я уж как-нибудь с ним справлюсь.
Они шли по-спартански освещенным коридорам. Трещины в стене вещали о близком конце этого никому не нужного подземного мира. С каждым шагом, сделанным по подземной империи, давление в ушах у Леа становилось все сильнее и сильнее, пока ей наконец не начало казаться, что голова ее зажата в тиски.
Когда они прошли мимо первых металлических дверей, на них тут же обрушилось рычание демона. Леа обеспокоенно заметила, что рычание звучало более неприкрыто. Может быть, все дело было в присутствии Адама или в предстоящей опасности обрушения стен пещеры. Кроме того, в нем появились агрессивные нотки, которых она раньше не замечала. Одержимые демоном пленники совершенно вышли из-под контроля. Больше не было заманивания, не было игры. Только освобожденное, взрывоподобное, неприкрытое желание отпраздновать кровавое веселье.
Взгляд Леа то и дело возвращался к лицу Адама, снова превратившемуся в неприступную маску. Но в его глазах она видела только замешательство и неуверенность. И это странным образом беспокоило ее.
Когда они очутились в коридоре, оканчивавшемся камерой Этьена Каррьера, рев демона снова утих, но напряжение не спадало. Адам остановился возле металлической двери и принялся ее внимательно изучать.
— Введи код, - потребовал он от Майберга, стоявшего рядом с ним.
— Не могу. - В голосе Майберга послышалась смесь страха и злорадства. - Этот экземпляр принадлежит Адальберту, и только ему одному. Он хранит его как зеницу ока. Он ни за что не допустил бы, чтобы я хоть одним глазком взглянул на его драгоценного Этьена.
Майберг истерически расхохотался, да так, что у Леа заболели уши. Похоже, Адам испытывал сходные ощущения и грубо схватил его за плечо.
— И ты вспомнил об этом только сейчас, когда мы очутились в этом чертовом тупике? - зарычал Адам на причитавшего человека.
— Здесь же должно быть что-то вроде контрольной рубки, - принялась рассуждать вслух Леа. - Когда я была там в гостях, Адальберт наблюдал за происходящим при помощи камеры. Должна же она где-то находиться.
— Да, у него в мобильном, - ответил Майберг. Впрочем, все его злорадство при виде ярости Адама улетучилось. - Можно видеть происходящее во всех камерах на мониторах, но они стоят в личных комнатах Коллекционера, которые находятся по другую сторону кабинета.
— Великолепно, - застонал Адам. Он уперся вытянутыми руками в двери и обреченно повесил голову.
Мягкое сотрясение пола заставило Леа вздрогнуть.
— Мы не можем сидеть здесь и надеяться, что дверь откроется сама по себе. Давай испробуем несколько цифровых комбинаций... Адальберт помешан на Этьене. Какие цифры приходят тебе на ум в связи с Этьеном?
— Этьен и цифры? Вообще ничего не приходит на ум. Этот человек целиком состоит из букв, точно так же, как и как ты. - Руки Адама подломились, и он несколько раз ударился головой о металлическую дверь. Майберг не сводил с него восхищенного взгляда.
— Ну, - лихорадочно соображала Леа. - День рождения Этьена, день рождения его любимого поэта, число его любимых поэтов...
Адам бросил на нее через плечо неприветливый взгляд, а потом в глазах его зажегся огонек понимания. Одним прыжком он очутился у дисплея и ввел последовательность цифр. Дверь со стоном распахнулась, и Адам, ухмыльнувшись, указал рукой на шлюз, словно цирковой зазывала.
- День, когда Этьена перевоплотили - по чистой случайности это также день смерти Виктора Гюго. Только благодаря этому Этьен мог помнить его все это время.
Когда в шлюзе включилось слабое освещение, Адам принялся искать на второй двери дисплей.
- Нет, - тихо произнесла Леа, беря его за руку. - Она сейчас сама откроется. - Адам ответил ей, слегка сжав ее руку, и она почувствовала, как задрожали пальцы. Все его тело было словно под напряжением, но, когда вторая дверь открылась, он застыл в неподвижности. Леа крепче сжала его руку. В сумеречном свете она увидела, как Адам кивнул, а затем вошел в комнату, бывшую на протяжении последних лет личным адом Этьена Каррьера.
29
Прощание
За столом у камина, в котором горела новая лампа накаливания, задушевно беседуя, сидели Этьен Каррьер и его мучитель Адальберт. Перед ними аккуратно стояли пустые чайные чашки. На одной из них была трещина, точно так же, как и на одном из стекол очков профессора Каррьера.
- Смотри-ка, добрый мой Адальберт: к нам в гости пожаловала кровь, - радостно провозгласил профессор Каррьер. Он ловко поднялся из кресла и пошел им навстречу с распростертыми объятиями. - Дорогие друзья, как хорошо, что вы пришли!
Он расцеловал Адама в щеки, но тот даже не шевельнулся. Затем очень элегантно подхватил свободную руку Леа и запечатлел на ней идеальный поцелуй.
Адам безмолвно смотрел на друга. Несомненно, причудливый порыв чувств Каррьера вызвал в нем замешательство, с которым он не мог так просто совладать. Леа нервно следила за его застывшими чертами лица, догадываясь, что Адам не в состоянии справиться со взрывоопасной ситуацией. Может быть, она должна была объяснить Адаму состояние профессора несколько подробнее.
Пока Каррьер обрушивал на них шквал ничего не значащих фраз, оцепенение Адама прошло: нерешительным взглядом он обвел комнату, но то, что он увидел, казалось, расстроило его еще больше. И, словно решив не страдать в одиночестве, он протянул руку, выудил из шлюза Майберга и затащил его в комнату. Тщедушный человечек огляделся в ярком свете неоновых ламп и метнул тоскливый взгляд на открытую металлическую дверь.
Все это время Адальберт сидел в кресле, вплотную подтянув к себе колени - ну ни дать ни взять воспитанный гость за чашечкой чая. И только губы были так крепко сжаты от гнева и удивления, что совершенно потеряли свой цвет. Наконец вид помощника вызвал у него реакцию.
