Сестры Ингерд - Полина Ром
Вначале открылось небольшое зарешеченное окошечко на уровне глаз. Оттуда нас внимательно рассмотрели и только потом распахнули дверь. Как я поняла, отсюда уже начинается территория самого монастыря. Пожилая привратница подала нам с монашкой тяжелые и чуть влажные плащи-накидки. Мы пересекли двор, распланированный с какой-то армейской строгостью.
Даже кусты были высажены по линеечке и подстрижены так, что образовывали некие заборчики. Этими живыми изгородями двор делился на части: дорога к монастырскому зданию, нечто похожее на зону отдыха с лавочками и небольшим столом, отдельно солнечные часы, которые сейчас, разумеется, ничего не показывали. Были и клумбы, засаженные с такой же графической четкостью.
Внутри здание монастыря, к моему удивлению, оказалось не таким уж и мрачным. Свежая побелка, небольшие, чисто вымытые окошечки на улицу и добротные крашеные двери в какие-то служебные помещения. Мы прошли по коридору, куда-то свернули, и, наконец, монашка с поклоном толкнула одну из дверей, довольно громко объявив:
-- Баронесса Нордман к матери настоятельнице.
Маленькая чистая комнатка с окном, за которым сгущались сумерки, худощавая монашка лет тридцати, сидящая за обычным письменным столом, заваленным бумагами. Она поднялась, приветствуя меня, и, постучав в дверь за своей спиной, негромко сказала:
-- Матушка Тересия, ваша гостья пришла, – затем сдвинулась в сторону, давая мне проход.
Женщина лет пятидесяти, сидевшая за накрытым белоснежной скатертью столом, показалась мне смутно знакомой. Эта комната, похоже, была одновременно и кабинетом, и столовой, и даже личными апартаментами матушки. Я склонила голову, приветствуя хозяйку, и замерла на пороге, осматриваясь.
В углу, противоположном от входа, довольно большая резная кровать, застеленная белоснежным кружевным покрывалом. Возле окна – рабочий стол, на котором все тщательно прибрано, и только бронзовый письменный прибор, надраенный до блеска, бросается в глаза.
-- Присаживайтесь, баронесса Нордман, – чуть насмешливо прозвучал очень знакомый голос. Я растерянно шагнула к столу, села напротив женщины, чье лицо было довольно ярко освещено тремя большими восковыми свечами. Несколько секунд пыталась совместить то, что слышала, с тем, что вижу перед собой.
Эта женщина была похожа на Ангелу и в то же время казалась совершенно чужой. Так моя сестра могла бы выглядеть лет в пятьдесят: обильные морщины, глубокие носогубные складки, обвисшие брыли, которые делали лицо почти квадратным. Конечно, с момента попадания в этот мир прошло без малого двадцать лет. Мне самой скоро стукнет сорок. Я давно уже не та юная и хрупкая девушка, которая очнулась на одной кровати со своей сестрой. У меня даже появилась первая седина. Однако эта женщина, которая говорила хорошо памятным мне голосом Ангелы, выглядела значительно старше.
-- Что, баронесса?.. Вам трудно признать меня? – женщина напротив как-то кривовато улыбнулась, не отводя от меня внимательных глаз. Она говорила на русском, который сейчас звучал так странно и необычно.
-- Матушка Тересия… Я все еще боюсь ошибиться… – мне приходилось подбирать слова. Я много-много лет не пользовалась этим языком.
-- Это я, Ольга. Даже не сомневайся, – женщина снова ухмыльнулась и позвонила в колокольчик, стоявший у правой руки.
Дверь распахнулась, вошли две монашки, которые молча и споро накрыли нам ужин. Никаких особых изысков, но достаточно разнообразный. В общем-то, на ужин нам выставили почти то же самое, что мы с мужем заказали в трапезной. Так же тихо и незаметно, как вошли, женщины покинули комнату. А мать Тересия, в которой я все еще не могла полностью признать свою сестру, суховато сказала:
-- Ешь, пока все теплое, – и приступила к ужину.
Первое время я машинально клала пищу в рот, утоляя первый голод, но, наконец, отложила вилку и спросила:
-- Боже мой, Ангела… Я уже и не думала, что когда-нибудь встречу тебя. Объясни, как ты здесь оказалась?!
Продолжая так же медленно и аккуратно есть, монахиня прервалась буквально на секунду, чтобы ответить:
-- Доедай. Скоро все унесут, а у нас будет чай и время, чтобы поговорить.
Я заметила, что порции, которые берет себе в тарелку Ангела, весьма невелики, что ест она неторопливо и размеренно. Спорить я с ней не стала: это ее территория, и она лучше знает, когда будет время для разговора.
Чай нам накрыли так же тихо, быстро и аккуратно, как перед этим стол. Я обратила внимание на одну деталь: к чаю подали свежее масло, еще теплые булочки, а также мед с вареньем. Но все эти вкусности поставили прямо передо мной. На половине стола Ангелы стояла только элегантная фарфоровая чашка травяного настоя. Заметив мой недоуменный взгляд, мать Тересия прокомментировала:
-- Я не ем сладкое. С тех самых пор не ем.
-- Расскажи… Отец Давид увез тебя почти восемь лет назад. Но как ты стала матерью настоятельницей. Тебя принудили? Заставили постричься?
-- Отец Давид лечил меня. Лечил не столько тело, сколько душу.
Женщина смотрела в свою чайную чашку, и я понимала, что слова эти даются ей нелегко. Она сделала глоток, еще несколько мгновений помолчала и только потом заговорила.
-- Тогда я мечтала об одном: сбежать из замка и отомстить всем. Всем вам. Пять лет в этой тюрьме довели меня до самого дна… Если бы не епископ, я бы вытворила что-нибудь такое, что мало никому бы не показалось. Может быть, подожгла бы собственные комнаты, может быть, попыталась убить охрану. Я тогда искренне не понимала, что у меня просто не хватит на это сил. В монастыре, куда привез меня епископ, я приходила в себя больше года. Да, я была безмозглой курицей, которой хотелось власти и поклонения от мужчин. Это тот ресурс, на котором я паразитировала. Точнее, считала, что оплачиваю его собственной красотой.
Я молчала, боясь прервать этот монолог. Но, кажется, моя сестра совершенно не нуждалась ни в мой деликатности, не в моей помощи.
-- Потом, когда я пришла в себя и здраво оценила свою внешность, – она хмыкнула. – Это был самый тяжелый момент. Принять себя такую: с обвисшим морщинистым лицом, со складками на теле… это было очень нелегко, баронесса.
Пауза затянулась, и я спросила:
-- Ты не хотела бы увидеть детей? Я могла бы…
Настоятельница перебила меня:
-- Нет.
