Хитрая злая лиса (СИ) - Марс Остин
Вера продолжала смеяться, министр тоже начал, она с наигранным удивлением спросила:
— Почему вы смеётесь?
— Потому что это невыносимо! Вера... Что вы делаете с людьми, а?
— Мотивирую их развиваться в профессии?
— Чёрт... и не поспоришь даже.
— Вы насмотрелись моих зубов?
— Нет. Ещё чуть-чуть.
Он тоже лёг, придвинулся ещё ближе, изобразил неубедительный научный интерес:
— Один раз покажите и всё.
Она смеялась и показывала, потом перевернулась на бок и спросила:
— А вы мне что покажете?
Он немного отодвинулся и осторожно спросил, отводя глаза:
— А что вы хотите?
Она придвинулась ещё ближе, он на миг посмотрел на неё, она изобразила неприличные намекающие брови, он возмущённо выдохнул:
— Вера!
— Что? — изобразила ненатуральное недоумение она, придвигаясь ещё ближе, он отодвинулся и попытался прикинуться взрослым серьёзным человеком:
— Ведите себя прилично!
Она фыркнула:
— Вы хоть в одной древней легенде видели сцену любования зубами?
— Да!
Он попытался отползти ещё немного, но дальше уже лежали вещи и стояли чашки, он на миг обернулся, чтобы увидеть, насколько они близко, Вера в этот момент дёрнула его за левый рукав, нажимая ладонью на правое плечо, а когда он оказался на лопатках, поставила локти ему на грудь и с большим сомнением сказала:
— Да ладно?
Он часто закивал с испуганным видом:
— Серьёзно. Могу процитировать. Но там много, это не современные стихи, это история детей Дракона, которую для императорского экзамена надо знать на память целиком. Я знаю.
— И кто там чьи зубы изучал? — она наклонилась ближе, изучая его зубы, он смеялся, но продолжал изображать страх:
— Сын Дракона. Изучал зубы своей жены, да. Ну, не совсем изучал, он просто говорил о том, что заставить её улыбнуться — сложная задача, она была суровой женщиной и её мало что впечатляло. Но он был глубоко лично заинтересован и прикладывал усилия, поэтому иногда всё-таки получал результат. И писал о том, как великолепны её зубы, когда ему всё-таки удаётся их увидеть.
— Ну, вы явно пошли дальше. Так сказать, выполнили и перевыполнили. Стахановец.
Он рассмеялся, она наклонилась ниже, он попытался отползти, она наступила ему коленом на край куртки, от чего министр полз, а куртка оставалась на месте, соскальзывая с плеча. Он заметил и резко вернулся обратно, покраснел уже по-настоящему, попытался натянуть куртку обратно, но Вера наступила ладонью на рукав и у него ничего не получилось, от чего ему стало окончательно неуютно, теперь уже всерьёз. Вера сжалилась и отпустила его одежду, но его самого не отпустила, хитро улыбнулась и прошептала:
— Короче, не уходите от темы. Что вы мне покажете?
— А что вы хотите увидеть? — он так поправлял одежду, как будто Вера её с него сейчас не снимет, она следила за его неловкими движениями с ироничной улыбкой, потом заглянула в глаза и беззвучно шепнула:
— Поправили, всё? А теперь снимайте. Я хочу кое-что увидеть.
Он запахнул куртку посильнее и сказал:
— Вы уже видели всё что можно.
— Не всё, — медленно качнула головой она.
— Вера!
Она продолжала веселиться, но ему это нравилось всё меньше, он нервничал, она решила заканчивать и отодвинулась, села подальше и предвкушающе потёрла ладони:
— Есть кое-что, что я уже видела, но хочу ещё. Потому что там постоянно что-то меняется.
Он вздохнул с облегчением и усмехнулся:
— Татуировку?
— О, да.
Он сел, стал развязывать пояс верхнего костюма, потом нижнего, снял обе куртки со спины, не снимая рукавов, развернулся к Вере спиной и стал смотреть на сияющее небо в зелёных листьях. А Вера смотрела на его спину и улыбалась как хитрая злая лиса. Министр немного расслабился, перестал нервничать, о чём-то задумался, потом заскучал и обернулся:
— Вы довольны?
— Ещё как. Сейчас я всё это великолепие сфоткаю и вам покажу, а то на слово же вы мне не верите, кто я такая, чтобы мне верить на слово. Телефон в сумке?
— Да, на дне где-то.
Она переползла к сумке, нашла телефон, сделала экран поярче и вернулась обратно, настраивая камеру и снимая. Сделала несколько фотографий общего плана, потом несколько очень близко, министр обернулся и спросил:
— Что там?
Она выбрала лучшее фото, открыла и протянула ему, безгранично довольным тоном мурлыча:
— Утречко, ваша чешуйчатость. Что хотите на завтрак?
Министр смотрел на экран, постепенно бледнея и дыша всё чаще, приблизил фигуру дракона, перелистнул фото, посмотрел на крупный план, потом Вере в глаза, как будто надеялся, что она как-то это объяснит. Она улыбнулась ещё довольнее, села удобно, всем телом показывая, что если его негибкой психике нужно время на то, чтобы это осознать, то она готова ждать сколько понадобится. Он опять открыл фигуру дракона, сделал экран ещё ярче, развернул его Вере, она улыбнулась и пожала плечами, тихо сказала:
— Я вижу то же самое, что и вы, да. Хотите, чтобы я это вслух сказала? Я уже не раз говорила, вы мне не верили. Ну, вот. Вам всё ещё мало?
— Он проснулся, — хрипло сказал министр, Вера медленно кивнула и прошептала:
— Утречко. Пора умываться, завтракать и идти вершить великие дела. Или лететь. По желанию. Я лично рекомендую лететь, очень круто, гораздо быстрее, ещё подремать в процессе можно, если не выспались. Или вы выспались?
Он опять стал смотреть на экран, как будто искал подвох, а Вера смотрела на его голые плечи и грудь — она никогда его не видела в таком ярком свете. Он заметил и улыбнулся Вере с лёгкой укоризной, накинул костюм, но завязывать пояс не стал, продолжая крепко держать телефон, как важную улику. Опять посмотрел на экран, на Веру, усмехнулся с предвкушением интересных событий и сказал:
— Я могу просить что угодно?
— Вы можете вообще всё.
— Вы предложили завтрак. Я могу попросить что угодно и вы это сделаете?
— Гарантировать не могу. Но знать, чего вы хотите — это очень хорошо, можно даже сказать, остро необходимо. Так что, ни в чём себя не ограничивайте. Рассказывайте.
— Я хочу голову Йори.
Она подняла брови без капли осуждения, но с большим недоумением:
— А смысл?
— Нет смысла. Просто хочу, она меня бесит, и я постоянно жду от неё подлянки, но предсказать её не могу — завихрения в её голове логике не подчиняются. И у неё в друзьях влиятельные люди, которые обеспечивают её очень хорошими щитами и сильными телепортистами, так что она может возникнуть из ниоткуда, когда ей нужно. Если она сдохнет, мне станет легче жить. Я серьёзно.
— Я вас услышала, — осторожно кивнула Вера. — Ещё что-нибудь?
Он смотрел в пространство между экраном телефона и неведомым великим будущим, так жадно, как будто ему пообещали подарить всё, что он из этого неведомого унесёт, и он планирует надорваться, но не упустить ни капли выгоды.
— Я хочу открыть дом. Я хочу сделать Двейна наследником официально. И Барта даже сделать, пусть все недовольные идут лесом, я хозяин этого дома, кого хочу, того усыновляю, кому не нравится — тот пусть поплачет. Я хочу праздник. Я хочу такой праздник, чтобы весь мир охренел, чтобы дворец сверкал до неба. У каждого цыньянского дома есть свой фестиваль, у дома Кан это Фестиваль Камня, он празднуется в Саду Камней. У нас была самая большая в империи коллекция камней и скульптур из камня, самая большая коллекция минералов и драгоценностей с камнями, мы проводили выставки скульптур и драгоценностей, попасть на которые мечтали все лучшие скульпторы и ювелиры империи, даже ридийцы хотели, хотя у них своих выставок хватает, в доме Кан выставляться было почётнее, чем в ридийской столице, потому что туда не брали средние работы, только самые лучшие. Нас уважал весь мир. Война всё уничтожила. Коллекцию разделили, семью разделили, часть экспонатов разворовали, часть продали от нищеты, часть раздарили. То, что осталось — это жалкие крохи. Я хочу собрать всё обратно. И докупить новое. Ещё больше, чтобы ни у кого такого не было. Я хочу... — он говорил всё тише, Вера протянула ему чашку:
