Джена Шоуолтер - Грешные ночи (ЛП)
Она испытала страх, когда до нее дошел смысл сказанного им.
— Почему оно увеличивается? И не вздумай сменить тему, перебить меня, или сказать, чтобы я не волновалась, как в прошлый раз. Я понимаю, что ты не хочешь отвечать, но я умею хитрить и изворачиваться не хуже тебя, таким образом нам обоим будет это неприятно
Ему бы не хотелось доставлять ей неприятности.
— Оно росло медленно, но постоянно, пока мое Божество не наказало меня снегом, падающим с моих крыльев, за то, что я игнорировал его приказы. А затем оно стало расти все быстрее.
— Ты не ответил на мой вопрос. — Аннабель скрестила на груди руки. — Почему оно растет?
— Это... смерть…
У нее отвисла челюсть, но она ее тут же захлопнула.
— Верни ту часть, что ты вынул. Сейчас же. Это должно остановить распространение смерти.
— Я не могу. То, что находится в урне является комбинацией вещества моего и Эдриниэла. Я не могу вынуть только свое. Они уже перемешались — "Как и сущность демона смешалась с ее собственной",— подумал он сжимая кулаки
Аннабель вздернула подбородок, и он понял, что она намерена настаивать.
— Думай, как хочешь. Я не предлагаю тебе ничего отделять. Я хочу, чтобы ты воспользовался комбинацией.
Вот, упрямая.
— Я не сумел спасти его жизнь. Я тот, кто нанес смертельный удар. Я не имею право жить за его счет.
— Ты выполнил его просьбу. Ты избавил его от мучения. Ты заслуживаешь...
— Аннабель...
— Захариил, ты намного лучше, чем сам о себе думаешь. Сколько раз ты спасал меня? Чтобы я без тебя делала? Что станет со мной если ты... если ты... Я даже произнести не могу этого слова! Сделай это. Пожалуйста
Как он мог отказать ей в чем-либо?
— Я... обещаю подумать об этом, — и он в самом деле был намерен сделать это, но он знал, что вряд ли передумает. Если бы он выполнил ее просьбу, то навечно присвоил бы себе часть своего брата. Он являлся человеком совершенно недостойным такого благоволения.
— Спасибо.
Он ощутил вину, но отодвинул ее в сторону.
— Теперь ты расскажешь мне зачем тебе ручка? — спросил он, меняя тему разговора.
— С удовольствием, — ответила она загадочно улыбнувшись. — Ты когда-нибудь играл в крестики-нолики?
— Я не играл никогда ни в какие игры.
— Ну, тогда готовься к пассивной роли. Я тебя научу. Я всегда выигрывала, когда мы играли.
Он фыркнул.
Упершись на руку, Аннабель начала водить ручкой на его груди, внимательно изучая, словно это был какой-то рисунок или слоган, это и являлось сутью играл в крестики-нолики. Он — Х, она была О, так они и играли.
Они играли до тех пор, пока она не написала О на его соске, острая реакция откликнулась в его паху, казалось, что он просто был не состоянии прийти в себя в довольно длительное время. Захариил застонал, от чего Аннабель рассмеялась, естественно ее смех отвлек его. В итоге она победила.
К тому времени, когда они закончили он был расписан от шеи до пальцев ног, и она тоже. Так как у него не было опыта в роли ведущего — он писал на ней собственное имя. Внезапно до него дошел смысл татуировок. Ему понравилось собственное имя, написанное чернилами на ее коже, и ему бы хотелось, чтобы она написала на нем свое.
Аннабель посмотрела на него сквозь сложенные в кольцо пальцы рук, словно она являлась ученым, а этот круг линзой.
— Я бы хотела запечатлеть тебя... в таком... виде. — Ее глаза потемнели, руки безвольно упали.
Все мышцы Захариила словно окаменели, но он попытался расслабится, и провел ладонью по ее щеке.
— В чем дело?
— Он снял с меня одежду и сфотографировал. — Ее пристальный взгляд был способен прожечь дыру в груди Захариила.
— Кто? — прошептал он отчаянно, но ответ ему был уже известен. Понимание, что этот человек разглядывал эту прекрасную женщину, раздражало, возмущало, оскорбляло его. Но теперь после всего, что между ним и Аннабель произошло, после всех его прикосновений к ней и ее прикосновений к нему, переживания свей красоты подобного контакта, он не был подвержен ярости.
— Доктор Фицэрберт. Он не только снимал. Он прикасался ко мне. — Стыд прозвучал в ее голосе, брезгливость и отвращение, словно вся ее кожа оказалась покрыта толстым слоем мерзости, впитавшейся в его облако.
— Где он прикасался к тебе? Расскажи мне всё, Аннабель.
В какой-то момент Захариилу показалось, что он вдохнул открытое пламя, его тело пламенело от лихорадки. В то время, как Аннабель была привязана к каталке, человек, который обязан был заботится о ней, обнимал и облизывал ее, прикасаясь там, где не имел права. И что самое противное, он запечатлел эти моменты. По-видимому, ему доставляло это особое удовольствие...
— Мне так жаль, что ты пережила подобное. — Он сожалел, что не нашел ее раньше.
Наконец она подняла на него взгляд, в котором мерцал тот же самый огонь.
— Когда я стану сильнее, я вернусь.
Она и теперь была достаточно сильна, но Захариил уловил испуг в ее голосе, она пока не сумела преодолеть собственное прошлого, и знала, что какая-то часть ее не желает встречаться с доктором Фицэрбертом, ощущая себя абсолютно беспомощной перед ним.
Захариил молча поднялся с кровати и оделся. Он поставил Аннабель на ноги и помог ей одеться в чистую одежду, запасами которой обеспечил их Тэйн, затем привлек ее в свои объятия. Ничего не объяснив, он пронес ее сквозь здание по ночному небу прохладному воздуху, овевающему их. Она тоже молчала. Вне всякого сомнения, она догадалась куда он ее несет.
В отчете Тэйна были записаны все адреса людей, с которыми она когда-либо вступала в контакт. Чем ближе они перемещались к Колорадо, тем холоднее становился воздух, даже при наличии меховой подкладки на ее одежде Аннабель колотила дрожь.
— У нас нет времени на это — произнесла она.
Показался одноэтажный дом доктора.
— Мы выделим время. — Захариил понимал насколько это необходимо. — Есть время для милосердия и время отстаивать свои права.
Он спустился вниз, приземлился и отпустил ее. Ему хотелось оказать ей поддержку, и как следует проучить ее мучителя, но это было не его дело, и он понимал это. Это было необходимо для Аннабель. Мучения Фицэрберта принесли бы облегчение Захариилу, но разве этого хотела Аннабель? Просто незначительное удовлетворение собственных обид.
Он шагал по дому, Аннабель за ним по пятам.
— Что ты собираешься делать? — осторожно поинтересовалась она.
— Я? Ничего. — Его тон прозвучал совершенно обыденным. Это было ее сражение, и победить в нем предстояло ей. В глаза бросалась опрятность и простота. Фицэрберту нравились роскошь и комфорт, но предпочтение он отдавал практичности. Довольно смешанный стиль. — Если ты меня о чем-нибудь не попросишь.
