Наталья Якобсон - Живая статуя
Ветра не было, но я слышал, как тревожно шуршат ветви деревьев далеко за моей спиной, видел, как чуть-чуть вздыбились колкие иглы елей. Лес не хотел пропустить меня к склепу, будто был одушевленным и сговорился с теми, кто обитает в склепе. Сюда нельзя было подпускать людей. Человек бы и не прошел через все преграды, но я человеком не был. Для чародея вроде меня открыты те пути, которые закрыты или попросту кажутся несуществующими, другим. Мало, кто отважился бы препятствовать мне, но те, чье присутствие я ощущал рядом, кажется, считали себя достойными противниками.
Всего одно повеление, и замки упали, засовы выскользнули из скоб, цепь, оплетавшая двери со звоном слетела на землю, звенья порвались, словно сильная драконья лапа разорвала их. Я вошел в прохладную темноту склепа, и двери плавно закрылись у меня за спиной. Снаружи раздались скрип и звон. Это замки, цепи и засовы снова вставали на прежние места, порванные звенья снова сгибались и соединялись, щелками чуть ржавые пружины, будто их касались язычки ключей. Теперь никто и не поймет, что кто-то вошел внутрь. Двери вновь заперты так, будто к ним уже долго никто не прикасался.
Другой бы на моем месте почувствовал себя погребенным заживо. Кругом стояла такая тишина, было так темно и пусто, что это место казалось отрезанным от всего мира. Какая-то загробная пустота, откуда в ней вдруг могло взяться тусклое и далекое голубоватое свечение? Я отлично видел во мгле, но все-таки решил найти свечу. Под ногами приятно скользили мраморные плиты, лишь кое-где исцарапанные звериными когтями. Я различил череду глубоких ниш, в которых стояли канделябры и взял один маленький, наполненный маслом светильник. Из угла за мной кто-то наблюдал. Два круглых мерцающих глаза уставились на меня. Казалось, что они никому не принадлежат, а всего лишь витают в пустоте, как два бродячих огонька и пытаются заманить любого встречного к гибели. Я дохнул на лампаду, так что она занялась ярким пламенем. Свет выхватил изо мглы стены, испещренные руническими надписями и множеством символов. В углу, у ниши, прижимался брюхом к земле крупный серый волк. Это его глаза секунду назад наблюдали за мной из темноты так же пристально, как другие волки сейчас следили за нами обоими из дальних уголков гробницы. Приблизиться ко мне не решались ни они, ни даже тот волк, который попал в круг света. Его когти отчаянно скребли мраморные плиты, оставляя на них глубокие борозды царапин. Будь я простым человеком, и эти когти уже на входе впились бы в меня.
Волк заскулил и шмыгнул от меня подальше в темноту. Его собраться быстро и неслышно передвигались по всей гробнице. Их здесь было множество, но это были не те волки, что напали на меня перед рассветом.
Не успела лампада и минуты прогореть у меня в руке, а в разных концах огромного облицованного мрамором пространства вспыхнули бледным призрачным светом десятки свечей в напольных канделябрах. Такое роскошное освещение можно устроить разве что для почетного гостя. Я не заметил нигде ни надгробий, ни саркофагов, если здесь где-нибудь и сделаны захоронения, то прямо под широкими плоскими плитами пола или в нишах. Огромная, мрачноватая зала, простиравшаяся передо мной, была, как будто, предназначена для того, чтобы в ней танцевать. Мрамор тускло мерцал. Свечи то вспыхивали, то гасли по очереди, будто подмигивая. Если бы стены вокруг этого места умели говорить, что бы они только не рассказали. Здесь ощущались остатки и пролитой крови, и слез, и тайных бесед с нечистью, и отчаяния, и триумфа. Столько всего смешалось под одними сводами, что невозможно было всего описать. Точно я мог сказать только то, что совсем недавно здесь разыгралась трагедия. Кто-то погребенный заживо столкнулся со злом и начал молить о помощи. Помощь была оказана, но не совсем такая, на которую рассчитывал приговоренный. Мне было почти жаль его загубленную жизнь. Очутившись здесь, я как будто сам переживал все то, что произошло с попавшимся под расправу Августина юным чародеем.
Охота на медведя, западня, когти, оставляющие на гладком плече глубокий след, затем деревня и драконий огонь, внезапное спасение, вступление в общество колдунов и суд. Фрагменты чужой жизни мелькали передо мной так, будто искусная рука живописца изобразила их во фресках на стенах этой гробницы. В этих изображениях соблюдалась тщательная последовательность. Я мог бы увидеть все от начала до конца, но предпочитал не отвлекаться и все время быть настороже. Волки тоже неусыпно наблюдали за незваным гостем и даже пытались неотступно следовать за мной, правда, соблюдая при этом почтительную дистанцию. Я шел в круге света от масляной лампы в моих руках, а они прятались в тени, будто мгла придавала им силы. И все-таки соблазн был слишком велик. Я решил отвлечься всего на миг, чтобы увидеть хотя бы во фрагментах конец истории и ничего не увидел, потому что до конца еще было слишком далеко. Приговоренный не погиб и не собирался сдаваться в дальнейшем. Передо мной только промелькнули два последних фрагмента, как картинки в волшебном фонаре: заточение в склепе, который оказался полон волков и мраморная фигура.
Какая фигура? Я до сих пор ее не видел. Возможно, здесь ничего подобного уже давно нет. Стоит коснуться стен или просто оглядеться по сторонам, и передо мной в бешеном круговороте начнут мелькать образы из прошлого. То, что произошло здесь давным-давно, кружилось передо мной многоцветным калейдоскопом, и трудно было отличить одну историю от другой, отделить недавние события от тех, что канули в веках.
Огонек лампады подрагивал при каждом моем шаге, хотя я двигался плавно и абсолютно бесшумно. Обычная свеча в моих руках даже бы не шелохнулась, но, очевидно, в гробнице каждая мелочь была особенной, все, начиная с самих монолитных стен и заканчивая воском, из которого сделаны свечи. Фитили горели, но воск не таял. Масло в лампаде, казалось, вот-вот кончится, и, тем не менее, оно не сгорало, хоть и было налито лишь чуть-чуть на самом донышке. Медные края лампады приятно грели ладони, но не жглись. Я заметил, что канделябры вспыхивают по мере того, как я продвигаюсь вперед. Стоит мне только поравняться с не зажженными свечами, и они загораются, освещая мне дальнейший путь. Так все самые темные и дальние уголки склепа вскоре начали озаряться мелкими огоньками свечей.
Чем дальше, тем просторнее и прохладнее становилось вокруг. Потолок выгибался куполом и уходил куда-то ввысь. От ощущения необъятного простора вокруг в ушах начинало шуметь. В таких огромных помещениях человек может чувствовать себя всего лишь мельчайшей частицей вселенной, неспособной противиться высшим силам в подавляющих размерах гробнице. Другой от этого почувствовал бы себя неуютно, но я мог в любой миг стать драконом. Потолок высок, а зал необъятен, но для того, у кого есть мощные крылья, никакая высота не покажется опасной.
