Миры двоедушия. Эхо голодного хаоса - Евгения Аэосса
Прямо по классике триллеров.
— Дай сюда, чмошник! — вырвала Мегера, очевидно, орудие моего убийства из псевдомужских рук, едва не распоров их. Словно ненасытная Демонесса, получившая подношение и теперь жаждущая крови. — А ну, иди сюда, мерзавка! — попыталась схватить меня за полосатый рукав.
— А-а-а! Переста-а-ань! Тётя, пожа-а-алуйста! — как ни старалась побороть слёзы — не смогла. — За что ты так?! Я же ничего плохого не сде-е-елала! — запрыгнула на скрипучую кровать, уклоняясь от опасных ножничных пластин и наманикюренных рук.
Видимо, родственница решила по-настоящему со мной покончить.
Может, если бы Дориус был рядом, то сжалился бы, забрал в Голограмму, спас от этой ужасной женщины.
Однако я снова осталась одна.
— Ещё как сделала! Взять её, отбросы!
Всё циклично. В моей жизни уж точно.
Меня снова схватили двое взрослых муж… отбросов, снова скрутили.
Больно.
Жгучий укол в плечо…
— А-а-а… — голос медленно угасал, будто во мне садилась батарейка.
Сил сопротивляться не осталось. Обмякла. Время замедлилось, спуталось.
Только что была на кровати, и вот — уже бессильно валяюсь у ног «Королевы».
Реальность поплыла. Ирреальность тоже.
Кажется, я разбила колени…
— Так, значит, тебя усмирять надо, Мутантка! Каждый раз, только посмеешь перечить, будешь получать транквилизаторы! Посадить её!
Приказ мгновенно привели в исполнение.
— Ш-шис! Ш-шис! Ш-шис…
Заскрипели и защёлкали ножницы. То над одним ухом, то над другим, то над макушкой.
— Вот тебе, мелкая тварюшка! Получай! — Жаба остервенело отстригала мои волосы, беспощадно дёргая их… То бранясь, то сардонически хохоча.
Я не могла сопротивляться, не могла говорить, и уж тем более — кричать. Мышцы лица расслабились. Меня мотало из стороны в сторону, как марионетку. Только нитями служили «спасительные травинки», за которые так любила держаться в моменты волнения.
Теперь планомерно лишалась и этого…
— Удивительно, пациентка уже должна была отключиться! — выразил искреннее негодование один из отбросов, придерживающих за бок. — Не понимаю, в чём проблема…
— Госпожа, если прикажете, увеличим дозу! — подсуетился второй.
— Не нужно! Так даже лучше. Пусть Инопланетянка помнит, кто главный. Пусть ходит плешивая! Побрею налысо потом, чтобы не позорила неряшливыми клочками!
— Шлёп!
В облысевший затылок больно впечаталась тяжеленная ладонь.
— Для всех у этой безотцовщины страшная болезнь! С которой семья Голдсвамп самоотверженно сражается. Ясно?!
— Конечно-конечно!
— И если в прессу поступит хоть слово, противоречащее…
— Что Вы? Что Вы! Никогда! Это место засекречено, тщательно охраняется…
Продажные ещё долго ублажали неудержимую Повелительницу садовой утвари рассказами о своих потрясающих талантах хранить тайны, но…
«Ма-а-амочка! Где же ты?! — пронзительно кричал мой внутренний голос, перебивая подлиз. — Вернись, умоляю, любимая! Я так тоскую…»
По щекам бесконечно текли горячие потоки. Видимое утратило стабильность из-за густой, дрожащей пелены слёз. Не было сил даже их сморгнуть.
И почему возникло абсурдное ощущение, будто ЖаБетта соревнуется со мной? Но в чём? Разве наш возраст и позиции в мире людей равны?
Мегера дорвалась. Развлекалась по полной, извергая помойные словесные потоки, когда пряди отказывались покоряться ржавой «гильотине».
— Ш-шис! Ш-шис! Ш-шис…
— Если бы не угроза репутации… С удовольствием бы выколола и твои инопланетные глаза! Чтобы не смотрели, куда не надо.
Даже не сомневаюсь…
— Ш-шис! Ш-шис! Ш-шис…
Белоснежные локоны падали на пол, на мои кровоточащие колени…
Рядом, искажаясь, парил крупный синий Эфират, похожий на аллигатора-бабочку. Теперь я цеплялась за него, как за чудесную ниточку, связывающую с чем-то таинственно-потрясающим. Никогда не думала, что пугавшие много лет чудовища могут однажды стать спасением. Якорем, питающим жаждой жизни.
В тот миг я чётко поняла — чтобы быть монстром, не нужен фантастический облик.
Достаточно человеческой кожи.
Глава 9. Ёжик без тумана
Наконец, издевательства закончились.
Клочковато подстриженную, ослабленную меня даже не перенесли на кровать. Так и оставили лежать на каменном полу. Не обработали раны.
Демонесса садовой утвари то визжала, то шипела… Но я не вслушивалась. Лишь следила за четырьмя руками, прямо перед носом собирающими рассыпавшиеся белые волосы. Отныне не мои.
Уловила пробежавшую вдоль дальнего плинтуса крысу с мордочкой-морковкой… И вновь задержала усталый взгляд на порхающем частично в стене крокодилоподобном чудище.
— Живее! Шевелитесь, никчёмные! — наполнил душное пространство новый скрипучий залп.
— Конечно-конечно, мы как раз закончили!
— Вот, многоуважаемая Госпожа, пожалуйста. Здесь всё.
Теперь мне не перекрывали обзор на Эфирата, уже полностью переместившегося в палату.
— Дай сюда!
— Хлясть!
Кажется, кому-то прилетело по лицу.
Тётя — тонкая ценительница раздавать оплеухи работникам. И мне.
— Чтобы больше не беспокоили по пустякам!
— Хлясть! Хлясть!
Громоздкие украшения звенели в такт буйства Бестии.
— М-м-м… Ни за что, Миссис Голдсвамп!
— Вы правы. Невероятно правы! Произошло непростительное недоразумение! Умоляем, умоляем…
— Хлясть!
— Обрюзгшие гномы с карликовыми корешками!
— Цок-цок-цок…
Цокот, порождаемый итальянскими шпильками, всё дальше…
Дальше и быстрый шаркающий топот семенящих перед злой ведьмой гномов…
— Дуф-ф!
Захлопнулась железная дверь.
Я вздрогнула.
— Цкух-х…
Поставил точку в посещении древний замок.
Ещё минуту я лежала неподвижно, притаившись, каждое мгновение ожидая засаду. Проводить проверки на «вшивость» — в стиле Змеи.
Но до тошноты знакомый визг, в отдалении разорвавший стены наследия Носферату, позволил выдохнуть.
Ушла.
Удивительно…
Едва я осознала это, вновь ощутила прилив энергии. Пусть и неспешный.
Смогла подняться. Пусть и не с первого раза.
Смогла доковылять до окна, за которым хищное июльское солнце прожигало растрескавшихся Церберов, грызущих шипастую табличку. Раскаляло чёрную колючую проволоку и статуи, усеянные птичьим помётом.
Белый «набрызг» выделялся мистичнее всего при лунном свете, но и днём выглядел эффектно.
Однако сегодня было ещё кое-что яркое, выбивающееся из привычной неуютной картины… Бордовый шёлк, объявший тучную фигуру. И белоснежные пряди, терзаемые цепкими «когтистыми» руками.
К огромной радости, двоедушная Жанетта Лукреция Голдсвамп под карканье ворон покидала «Portus Animarum Amissarum». Вальяжно вышагивала по брусчатой дорожке в сопровождении санитаров, по-собачьи открывших рты в ожидании «кости». И победно размахивала трофеем — толстой копной некогда моих волос.
Фокус обзора невольно сместился. В мутном стекле, сдавленном толстой ржавой решёткой, я увидела свой жалкий силуэт…
«Какое же уродство», — неуверенно коснулась ладонью головы.
Где-то ощутила колючий ёжик, где-то клочки, а на затылке, в качестве издёвки, вилась тонюсенькая длинная прядь. Потянула за неё, поднесла к лицу…
«Травинку» мне всё же оставили.
То ли психотропные так повлияли, то ли переосмысление реальности, то ли отчаяние, то ли и правда лишилась доли рассудка… Но на меня внезапно напал дикий хохот.
Вскоре он вылился в немой плач, а потом — и в сиплый крик.
Любая трансформация болезненна. Но необходима.
— Ма-а-а-амочка-а-а…
— Это всего лишь волосы, Русалочка
