У роз нет запаха и вкуса - Лея Болейн
— Боже, я…
— Что ж, мои прогнозы начинают сбываться, — хмыкнул Вильем, потирая ушибленную макушку. — Вы таки опрокинули еду мне на голову!
— Простите, — я просто не знала, куда деваться, — простите, не понимаю, почему всё так происходит… Я всё же позову служанку.
— Всё в порядке, леди Альяна, не надо никого звать. Если вы не против, я воспользуюсь вот этой салфеткой. Говорят, молочные маски полезны для волос… Но нужно непременно довести ситуацию до логического финала.
— Что вы имеете в виду?
— Для энергетического баланса и гармонии Вселенной, а также чтобы получить моё прощение, вы должны непременно покормить меня с рук.
— Вы…
Он улыбается, слизывая молочную капельку, свалившуюся с носа на губы, а я с каким-то обреченным ужасом понимаю, что всё идëт не туда и не так! Вильем живëт у нас всего пятый день. Мортона нет всего четыре дня. Что будет дальше? Нужно немедленно прекращать это всё. Пусть это только моя паранойя, и избалованный порочный мальчишка просто шутит, заигрывает неосознанно, по инерции, у него даже в мыслях нет соблазнять жену своего наставника, но я не могу это выносить.
— Пойду… Принесу ещё молока, — бросаю я первое, что приходит в голову, и быстрым шагом направляюсь у двери. Дохожу и даже берусь за ручку, но в этот момент рука Вильема касается моего плеча. Злосчастный молочник снова выскальзывает из моих пальцев и падает на пол, разбиваясь с тихим жалобным стоном.
— Леди Альяна…
— Уходите, — безнадежно говорю я.
Дергаю дверь на себя, но он давит на неё ладонью, не давая открыть.
— Леди Альяна… Чем я вас обидел? Вы как будто злитесь на меня, а я не могу понять, в чём дело.
Он стоит так близко, и единственная мысль, которая бьëтся в моей голове — надо бежать, пока не стало слишком поздно.
— Уходите. Отойдите от двери, — глухо твержу я, но он стоит, продолжая задавать глупые вопросы, на которые у меня нет ответа. Я не плачу, но от беспомощности и скручивающего напряжения плечи дрожат. И Вильем, конечно, воспринимает это по-своему.
— Альяна, Бога ради, простите меня…
Он тянет меня на себя, заставляя развернуться. Я хватаюсь двумя руками за кожаный ремень на его брюках, мимолëтно отмечая и то, что кожа дорогая, тонкая и мягкая, и то, какое неподдельное изумление проступает на его лице, такое искреннее, что я вдруг отчётливо понимаю: он не соблазнял меня по-настоящему. Но я уже не могу остановиться. То ли годы жизни с Мортоном так меня испортили, то ли муж был прав, чувствуя во мне глубоко скрытую порочность, о чём он сам так любил говорить…
Я почти грубо сдёргиваю его ремень, не просто расстёгиваю, а выдёргиваю из брюк, и глаза Вильема расширяются, будто я могу выпороть его, как нашкодившего ребёнка. Он и в самом деле почти ребёнок…
Я нащупываю пуговицы на его брюках, металлические, круглые, холодные, и расстёгиваю их, руки дрожат, и ещё можно остановиться, точнее — обязательно нужно. Но я тороплюсь, отрезая себе самой путь к отступлению.
Он мне не нравится, не понравился с первого взгляда. Но каждую женщину из тех, что уже воспользовались этим чистым, сильным и стройным телом, каждую, кто проделывал с ним то, что я делаю сейчас — и себя в том числе — я просто ненавижу.
Желание, яркое и необузданное, будто копившееся внутри меня все эти годы, взрывается фейерверком в глазах.
Стягиваю его брюки почти до середины бёдер, расстёгиваю пуговки на льняных, кремового оттенка кальсонах — мне почти не приходилось сталкиваться с этой деталью мужской одежды, имея дело с Мортоном — он-то ко мне являлся обычно уже без нижнего белья. А сейчас мне хочется глупо разулыбаться.
— Леди Альяна, подождите…
На брюках пуговиц было с полдюжины, а на кальсонах — всего одна. Мягкая ткань сваливается сама, и я кладу руку на его возбуждённый член, которые, будучи освобождён от плена одежды, почти прижимается к животу.
— Леди Альяна, я так не могу…
— Не стройте из себя скромника, — сипло шепчу я. — Раз уж вы сами не дали мне уйти вовремя…
Его член длиннее и чуть тоньше, ровнее, чем у Мортона, он идеален, как и всё в Вильеме Хоринте, но я, не отнимая руки, перевожу взгляд на раскрасневшееся, растерянное лицо мальчишки, мигом растерявшего свою браваду. А моя рука жадно ласкает его всего. Возможно, я тоже произвожу впечатление неопытной, ведь Мортон никогда не давал мне времени на инициативу, да и желания такого не вызывал ни разу, и я не трогала его. Но, слушая сбивчивое дыхание своей невольной жертвы, я легко понимаю, что и как нужно делать, чувствую инстинктивно. Мы просто стоим, молча, глядя друг другу в глаза, дышим друг другу в рот, не касаясь губами губ, пока я, сжав пальцы, вожу ладонью по его члену вверх и вниз, захватывая яички и то и дело обнажая головку, чуть ускоряясь, провожу и провожу, пока тёплая жидкость не брызгает мне в ладонь — и только тогда я медленно опускаю руку, чувствуя какое-то всепоглощающее опустошение.
Вильем молча отводит совершенно потерянный взгляд, торопливо натягивая бельё и брюки, а я, ещё пребывая в эйфорическом возбуждении, любуюсь иллюзией смущения, стыда, удовольствия и растерянности на его лице — и беспрепятственно выскальзываю в коридор.
…Боже.
Глава 6
Какая глупость — накладывать на какие-то дурацкие книжки такие сложные защитные заклинания! Можно подумать, кому-то придёт в голову их украсть. Да если и придёт в голову мысль с ними расстаться, людям приплачивать придётся, чтобы унесли! И какая чудовищная несправедливость, что библиотеку не может открыть леди Элона, которая является частью семьи Мортона Койно куда в большей степени, чем я, просто не носит его фамилию!
Я встала рано, отправилась в сад до завтрака и долго бродила по аллеям среди розовых кустов в одиночестве. Странное дело, эти розы не только раздражали меня, но и успокаивали. Они словно говорили — сколько не тревожься, в глобальном смысле ничего не поменяется.
Поглаживая пальцами кроваво-красные бархатные плотные лепестки, я пыталась выбрать какую-то стратегию поведения. Делать вид, что ничего не произошло или…
Или что? Извиниться? А разве за
