Гиностемма - Катерина Крутова
«Он меня поцелует!» — вспыхнуло в сознании и тело отозвалось незнакомой истомой. «Главное для Повилики — правильно выбрать господина», — начиналось Писание, полученное Полиной от бабки. «Выбрав однажды, мы не имеем ни воли, ни желания передумать», — учила дочь Лика, и Полина следовала заветам старших. Тем более, это казалось совсем несложно, пока никто не вызывал в душе сильных чувств. Она никогда не была ни с кем так близка, как сейчас с Рейнаром. Никогда не ощущала столь жадной потребности вдыхать чужой аромат, ощущать касания ладоней, жар тела под тонкой рубашкой, влажную мягкость губ. Полина Эрлих была чиста и невинна, как белоснежный цветок на ее плече. Девушка мучительно хотела податься навстречу и получить от мужчины лучший подарок на свой день рожденья — первый в жизни поцелуй. Но поколения Повилик звенели в натянутых нервах предупреждением: «Ты уверена? Один господин — одна судьба!» Разум Полины выл, стараясь остановить безудержные желания юности. «Проклятие снято! — кричали они. — Твои родители свободны, а значит и ты тоже!» «Ты готова рискнуть ради симпатичного парня, которого знаешь меньше суток, к тому же якобы далекого родственника с очень подозрительной легендой?»
Пока Полина разрывалась между желаниями и голосом разума, Рейнар коснулся своим лба ее.
— Что ты знаешь о Повиликах? — девушка боялась признаться в неопытности, но и скрывать возможные последствия поцелуя считала бесчестным.
— Одна из них очень красива, — губы задели кончик носа.
Ничего сложнее этого выбора Полине не приходилось делать за все девятнадцать лет.
— Доктор Гарнье… — мужчина заметно напрягся от официального обращения. Ладони, ласкавшие спину, дрогнули и спустились на талию. Рейнар смотрел выжидающе, но взгляд все еще туманился желанием. Нехотя, ощущая почти физическую боль, точно снимая кожу, Полина скинула пиджак и протянула его искусствоведу. На привлекательном лице мелькнула обида.
— Рей, приезжай в субботу на вечеринку в честь моего дня рождения! — выпалила девушка, и, боясь передумать, быстро чмокнула парня в щеку, развернулась на каблуках и стремительно рванула прочь.
— Приеду! — раздалось вслед. Смартфон тут же пиликнул входящим с неизвестного номера: — Адрес пришлешь, или предпочитаешь, когда за тобой следят?
— Следуй за белым клематисом! — бросила, обернувшись, одновременно отправляя локацию и посылая воздушный поцелуй.
Бесконтрольная улыбка ожидания счастья играла на девичьих губах.
Плющ
Эликсир приворотный длительного воздействия, двойная порция.
• Страстоцвета вонючего — 5 средних плодов, растереть в ступе, сплевывая по три раза через левое плечо;
• Один дьявольский язык — мелко порубить, не забывая о прищепке на нос во избежание обморока от вони;
• Наполнить наперсток мертвеца соком девственной Повилики и прогреть на щепе невыкорчеванного Пня;
• Смешать с выдержанным уксусом столетних Сорняков;
• Подавать по капле за трапезой дважды в день от новолуния вплоть до полного диска.
(из проверенных рецептов матушки Роуз, садовницы 2го уровня)* (страстоцвет вонючий, дьявольский язык, наперсток мертвеца — все это названия реально существующих растений)
Этот сон приходил к нему часто, особенно после тяжелых смен. А сегодняшняя была именно такой. Очередной безнадежный случай, очередная жизнь в вечном соревновании со смертью, еще одно очко в пользу хирурга-кардиолога.
Она появится из полумрака переулка, освещенная качающимся под порывами ветра фонарем. Теплый свет лампы золотом разольется на кофейной коже, вспыхнет бесовскими искрами в лукавых миндалевидных глазах. Каждый шаг отзовется ударом сердца, мерной барабанной дробью пульса в гудящих висках. Здесь, в мире грез, он знает ее имя и тайную сущность. Здесь он давно вырос из самонадеянного юнца в постигшего самого себя мужчину. Познавшего жизнь и не раз заглянувшего в глаза смерти, но так и не сумевшего выкинуть из сновидений белую розу, вьющуюся от щиколотки до бедра, дурманящую ароматом похлеще забористых голландских папирос и опутывающую бьющееся сердце так же, как наколотый ею плющ тридцать лет назад пророс в татуированном.
Как всегда во сне она не дойдет до него пару шагов, ухмыльнется, зеркаля его отточенную на других улыбку, и тряхнет упругими кудрями. И как всегда он застынет, даже во сне не в силах преодолеть разделяющую их пропасть — бездну отвергнутых чувств, бесконечность одинокой жизни, прожитой без любимой.
— Ты забрала мое сердце, Полин, — в тысячный раз разобьется эхом о стены проулка.
— Сотни сердец бьются благодаря тебе, — сорвется в ответ.
— Ты забрала мое сердце, Полин… — заколдованный в прошлом, здесь он не знает других слов.
— Я спасла тебя.
— Ты забрала мое сердце, Полин, — штормовой ветер пробьется под кожу тысячей холодных ночей.
— Но взамен подарила другое.
— Ты забрала мое сердце….
С терпкой горечью имени «Полин» на губах Бастиан Керн открыл глаза. Он отключился на диване в ординаторской, едва успев переодеться из униформы. Молоденькая сестричка, та, что ассистировала на сегодняшней экстренной операции, присев на край стола, пила кофе и во всю глазела на задремавшего кардиолога.
«С. Уилсон», — значилось на бейдже. «Симпатичная, — привычно констатировал Керн. — Вспомнить бы как ее зовут… Такое старомодное имя… Сьюзан, Стелла? Стеф… Придется рискнуть.»
— Доброе утро, Стефани! — и по радостной улыбке Бас понял, что угадал. Девушка просияла — сам легендарный Себастиан Керн знает, как ее зовут! О хирурге-кардиологе в клинике и далеко за ее пределами ходило множество преданий, некоторые из которых звучали совсем фантастически. Народная молва наделяла врача практически волшебной силой воскрешения. Поговаривали, что руки доктора Керна буквально вытаскивают пациентов с того света. Пикантности образу добавляли и другие сплетни — медсестры шептались о многочисленных победах мужчины на любовном фронте, но, хотя постель Бастиана пустовала нечасто, никто так и не смог заполучить сердце кардиолога. Сегодня Стефани Уилсон лично убедилась в достоверности слухов и легенд — четкий, хваткий, излучающий спокойную заразительную уверенность в операционной, для своих сорока семи Бас Керн был и внешне весьма неплох. Возраст выдавала только седина, посеребрившая темно-русые волосы, да лучики морщин, расходящиеся от пронзительных глаз, за легким прищуром таящих живой остроумный нрав. «В молодости он, наверно, был очень горяч!» — подумала медсестра, переведя взгляд на старую, слегка расплывшуюся по краям и поблекшую татуировку — предплечье доктора украшало обвитое плющом сердце. Неформальный бунтарский образ врача дополняла обтягивающая торс футболка с логотипом местного клуба — иногда по вечерам Бастиан играл там на саксофоне.
— Надолго вырубился? — уточнил мужчина, потягиваясь и разглядывая молодую коллегу. Та ощутила, как под пристальным взглядом доктора кровь ускоряет бег.
— Пару часов. Как раз моя смена почти закончилась, — ответила, попадая под магнетическую притягательность
