Хранитель ядов (СИ) - Катти Карпо
— Да…
— Тогда руку давай. — Дакот вцепился в мои запястья и потянул, помогая сесть.
Из моего горла вырвался натужный всхлип. С правой стороны от волос по виску, а затем по щеке потекла кровь, смешиваясь с дорожками из слез.
— Ого. Да ты точно почти Мертвец! — Дакот с интересом смотрел, как красные капли оканчивают путь, впитываясь в воротничок моей белой рубашки. — Тебе надо к Руаре. Она уберет кровь. А пока, — мальчик вытащил из заднего кармашка брюк серый носовой платочек с парочкой грязных пятен на краях и, проведя им по моим шее и щеке, с силой прижал грубую ткань вместе с челкой к ране, — на вот. Держи рукой. И не ной. Папа говорит, что мужчина не должен плакать. А если вдруг захочется, то только в одиночку.
Я положила пальцы поверх платка и громко шмыгнула носом. Перед глазами все плыло. Контуры мальчика двоились и троились.
— Пойдем. — Дакот взял меня подмышки и, резко дернув, поставил на ноги.
К горлу подкатилась тошнота, а кожа на животе вспыхнула жгучим пожаром.
— Живот… — простонала я.
— Тоже поранил? Давай-ка уберем лишнее.
Дакот опустился передо мной на колени. Меня дико шатало, и я, потянувшись к нему, оперлась свободной ладонью на его плечо. Грубая ткань рубахи мальчика и часть подтяжек на плече неприятно терлись о пальцы, но я лишь сильнее уцепилась за единственную опору, не дающую телу рухнуть навзничь.
Почему-то стало легче дышать. Я наклонила голову, равнодушно наблюдая за тем, как Дакот расстегивает последнюю пуговицу моего жилета.
— Руки в стороны. Эй, Мертвец, слышишь? В стороны! Ну что ты делаешь?! Не роняй платок! Эх, опять у тебя кровь!
Секунду спустя жилет был брошен на камень, а скомканный платок вновь прижат к моему лбу. Дакот, сердито сопя, осмотрел мою рубашку и, пожав плечами, дернул края вверх, обнажая живот.
— Всего пара ссадин, нюня. А ты расхныкался, как будто тебе камнем живот вспороли. Как свинка, которую режут.
— Я не свинка.
— Угу, ты Мертвец. — Дакот хотел уже отпустить края рубашки, но внезапно что-то привлекло его внимание. — Какие чудны́е у тебя родинки на пузе.
— Родинки?
— Раз, два, три… штук десять вокруг пупка. И цвет-то какой-то не такой. Как у украшений, которые в маминой шкатулке лежат. Аме… аме… аметисты. Фиолетовые. Только мама говорила, что у нее ненастоящие аметисты в украшениях. Настоящие дорого стоят. А мы себе это позволить не можем.
«У меня аметисты вокруг пупка?» — Мысль была слишком сложной для моего состояния, поэтому в тот день почти сразу выскочила из памяти.
— Мертвец, не засыпай опять. Нам еще до лавки Руары идти и идти. — Дакот отошел от меня и взял с камня маленькую потрепанную котомку, набитую сухими травами. Закинув ее себе на плечи, мальчик двинулся вперед.
Первый же самостоятельный шаг привел к плачевным последствиям. Скальная поверхность стала приближаться с немыслимой скоростью, и только руки Дакота, прыгнувшего ко мне с диким воплем, спасли мой лоб от новой боли.
— Ты прямо как Сантьяго после двух чашек наливки Руары. — Дакот усадил меня обратно на землю и с досадой сплюнул в сторону. Плевок не получился, и нить слюны, качнувшись, влепилась в подбородок. Мальчишка поспешно утерся рукавом и с подозрением покосился на меня — не смеюсь ли. — Даже стоять не можешь?
— Чуть-чуть посижу. — Левое веко поползло вниз, с правым еще удавалось как-то справляться. — Отдохну.
— Нет у меня времени ждать. — Сердито сообщил Дакот, обходя меня со всех сторон. Затем он наклонился, просунул руки под моим животом и, уцепившись с другой стороны за складки рубашки, поднял меня.
Дыхание перехватило. Всем весом я упиралась в руки мальчишки, а они, в свою очередь, сдавливали мне ребра и живот. Голова и ноги провисли. Кровь заструилась по щеке и закапала на камни.
— Неудобно, — пожаловался Дакот, больно впиваясь пальцами в мой левый бок в попытке удержать меня на весу. — Странно. Чукку таскать так было легче. Знаешь Чукку? Щенок. Ничейный. Все его подкармливают.
Когда он вновь опустил меня на землю, я едва ловила ртом воздух.
— Что же с тобой делать? — Дакот огладил пальцами подбородок, как это делали взрослые мужчины. — Ты совсем не мягкий. Чукку намного приятнее переносить с места на место.
Мне хотелось извиниться за свою «немягкость», но голос подвел.
— Ладно, Мертвец. Попробуем еще раз.
Мальчик приобнял меня за плечи, заставляя встать с четверенек, а затем, резко присев, подсек ребром ладони под коленями. Подставив руки, он дождался моего падения на них и тут же выпрямился.
— А вот так немного лучше, — удовлетворенно заключил Дакот, слегка сдвигая руку, чтобы она оказалась под сгибом моих коленей. — Кстати, Чукку этим способом не потаскаешь. У него сразу лапы кверху, и вообще он становится похож на волосатого младенца. Готов, а, Мертвец?
— Угу.
Мне было очень спокойно от тепла, исходящего от груди мальчишки. Я склонила голову на его плечо. Он не умолкал ни на секунду, легко взбираясь по каменистой тропе. Его голос отдавался глухим отзвуком в груди, убаюкивающим меня, словно колыбельная Мисси. От рубашки исходил легкий запах пота, но даже это успокаивало меня. Сжимая в кулачке грязный платочек, я чувствовала, как редкие капли все еще не остановившейся крови прочерчивают кривые линии на лбу и впитываются в рубашку мальчика. Но того, похоже, это ничуть не расстраивало.
— Знаешь, Мертвец, ты слишком легкий. — Дакот шел по дороге, беспрестанно подпрыгивая, отчего кончик моего носа чертил на его шее замысловатые узоры. — И худой. Мало ешь? Плохо. Папа говорит, мужчина должен хорошо питаться, чтобы иметь силу постоять за себя. А еще нужно много работать, чтобы быть крепким. А знаешь зачем? Чтобы носить на руках даму сердца.
— Даму сердца?
— Ну, это дама, которую ты любишь и готов носить на руках. У тебя есть дама сердца?
Я задумчиво прикрыла глаза, размышляя над вопросом.
Может, мама? Но мамы уже нет в живых. Я не смогу носить ее на
