Високосный год - Юрий Тарасов
Как часто тебя, мой дорогой читатель, посещает внезапное неясное предчувствие? Меняешь ли ты планы в связи с этим? Или кажущаяся неразумность этого чувства не является для тебя причиной менять свои решения? Возможно, дочитав эту главу, ты станешь более внимательно относиться к голосу своей души, который ещё называют интуицией. Конечно, я не утверждаю, что мои рассуждения являются истиной в последней инстанции. Но я утверждаю, что это одна из реально существующих истин. А верить этому или нет — твой свободный выбор, мой дорогой друг. Однако мы отвлеклись.
Погасив в себе беспокойство, Андрей вошёл в здание бани Ахилла. Мужчина, служащий при бане, учтиво сообщил, что его уже ожидают в самой дальней из терм. Андрей никогда там не бывал, но слышал, что дальний зал один из самых скромных и небольших по размеру. Надо сказать, что и Андрей с Леной жили без излишеств, не особо приветствуя роскошь. Поэтому выбор Сэттэром самого небогатого зала (несмотря на пышность всех остальных банных помещений) нисколько его не смутил, а даже наоборот, немного успокоил. Однако, войдя в зал, Андрей обомлел. Неожиданное великолепие убранства поразило его: стены были украшены римскими фресками, повествующими о подвигах древних героев из старинных языческих мифов. Потолок представлял собой невероятный по объёму купол, покрытый разноцветной мозаикой. В помещении имелось три выхода: один, очевидно, в парную, через другой Андрей вошёл, а третий, в форме арки, был занавешен чёрной плотной тканью, через которую совершенно не проступал свет. На стене крест-накрест висели рыцарские мечи и ярко горящие факелы. Помещение не имело окон и, несмотря на свет от факелов, внутри преобладал спокойный полумрак. В центре стоял невысокий стол без стульев, с разложенными вокруг подушками для сидения или лежания. Стол был щедро заставлен изысканными яствами. Там было всё и даже больше, что могло порадовать самого искушённого гурмана своего времени. Горячие хлебные лепешки, свежеприготовленная жареная кефаль, вяленый красный люциан, вкуснейший твёрдый сыр из овечьего молока — кефалотири. Салаты, щедро заправленные оливковым маслом, источали запах аппетитных специй — латука и чеснока. Груши, дыни, финики, изюм, инжир, грецкие орехи, фисташки, миндаль, фундук и даже дикие ягоды неизвестного происхождения. И, конечно же, вино! Два больших закупоренных кувшина, покрытых толстым слоем пыли, создавали впечатление очень древнего продукта. В центре стола горели толстые свечи, помещённые в массивный золотой канделябр. Какое-то время Андрей стоял, не решаясь войти, как вдруг он услышал знакомый голос, доносящийся из-за занавешенного выхода:
— Что же вы стоите, Андрей? Не стесняйтесь, проходите. Я сейчас же составлю вам компанию! — бодро сообщил Сэттэр, и Андрей, поблагодарив за приглашение, подошёл к столу. Теперь его внимание было приковано к диковинной скульптуре. Это была высокая, не менее двух метров, античная колонна, которую обвил огромных размеров змей. Глаза змея были выполнены из каких-то драгоценных камней, в которых играли отблески висящих на стене факелов.
— Рекомендую, — голос прозвучал неожиданно близко. Внезапно возникший Сэттэр оказался сидящим на не менее внезапно возникшем стуле с высокой спинкой. На нём была длинная белая рубаха для купания, а на поясе зачем-то висел кинжал.
— Древнейшая скульптура неизвестного мастера. Досталась мне в наследство. По одной из легенд, глаза этого змия не что иное, как застывшие в камне слёзы Евы, первой женщины, ступившей на Землю. И, как вы понимаете, аналогов такому камню быть не может, — с улыбкой сообщил он и пригласил Андрея к столу.
Андрей устроился на подушках:
— Я и не подозревал, что здесь может быть такое удивительное и богатое место, — сказал Андрей, всё ещё ошеломлённый увиденным.
— Да, порой наружность крайне обманчива. Как и любое мнение, основанное на слухах, домыслах и в особенности новостях, — глядя прямо в глаза, неожиданно серьёзно сообщил Сэттэр.
— Скажите, мсье, а как вам удалось установить здесь эту скульптуру? Откуда на стенах взялись эти языческие фрески, ведь всё, что связано с упоминанием о язычестве тщательно стирается и прячется. А тут в общественной бане такое чудо! И вообще, я подозреваю, что это один из самых лучших банных залов в Константинополе, но, хоть убейте, никогда об этом не слышал! У меня даже складывается ощущение, что никто здесь и не бывал вовсе! Как это возможно? — продолжал удивляться Андрей.
— Всё возможно, если ты это допускаешь! — Сэттэр продолжал серьёзно смотреть на богослова, как будто изучал его. — И более не тревожьтесь, раз уж всё-таки пришли сюда.
— А почему вы решили, что я тревожусь? — неуверенно спросил Андрей, всё больше проникаясь мыслью, что этот господин какой-то чародей, умеющий читать мысли.
— Помилуйте, голубчик, зачем нам, за этим прекрасным столом толковать о непонятных тревогах? Не лучше ли, испив по кубку вина, удовлетворить все ваши любопытства, чтобы вы больше не листали скучных трактатов, написанных всякими пройдохами? Право, какая же это наивная глупость — буквально воспринимать на веру всё, что мог написать человек, — и Сэттэр улыбнулся.
В тот же миг черная ткань, завешивающая третий проход из зала, распахнулась, и Андрей с удивлением заметил, как из темноты вылетела какая-то диковинная птица и села на плечо Сэттэру: «Что за чертовщина? Я никогда не встречал таких птиц в Константинополе. Хотя… в какой-то книге я видел нечто подобное. Кажется, её называют…»
— Эта птица зовётся совой, — прервал его мысли Сэттэр, — такие здесь не обитают, и я с радостью показываю ей мир. Она предпочитает ночное время и во тьме видит лучше, нежели при дневном свете. Согласитесь, это гораздо полезнее.
Сова уставилась своими огромными бездонными глазищами на Андрея, то и дело поворачивая голову практически вокруг себя.
— Невероятно! — воскликнул Андрей.
— Позвольте, что же тут невероятного? Все невероятности — это вероятности, которые человек ещё не познал. Я думаю, что сова очень бы удивилась, узнав, что вы считаете её невероятной. Сова при этом издала какой-то странный звук и втянула свою голову ещё глубже.
— Или вообразите, если бы, например, кто-то сказал Богу, что Его не существует! Вот потеха! Но даже после такой оказии Бог не перестанет существовать в принципе. Однако Он исчезнет для того, кто Его не признаёт. Как писал забытый философ:
«Бог один, но разный для всех,
Ибо путь к нему у каждого свой,
Если в жизни своей выбираешь грех,
То и Бог для тебя будет такой»,
— закончил Сэттэр.
— Как удивительно просто вы объясняете сложные вещи, — ещё раз подивился Андрей.
