Немилосердная - Кэрригер Гейл

— Нет-нет, ты неправильно меня поняла. Я сошлась с местной ячейкой, — она театрально понизила голос, — Национального союза борьбы за избирательные права женщин.

Если бы леди Маккон и без того не сидела, от такого заявления ей пришлось бы это сделать.

— Ты хочешь голосовать? Ты? Ведь ты не можешь даже решить, какие перчатки тебе надеть утром.

— Я верю в наше дело.

— Бред собачий. Ты никогда в своей жизни ни во что не верила, за исключением, пожалуй, того, что, выбирая модные цвета для следующего сезона, можно смело положиться на французов.

— И все-таки.

— Но право же, Фелисити, это так банально! Почему бы тебе не основать дамское общество взаимопомощи или кружок вышивальщиц? У тебя — и вдруг политические взгляды? Я отказываюсь верить в подобную метаморфозу. С момента нашей последней встречи прошло всего пять месяцев, а твой характер не мог бы настолько кардинально измениться и за целых пять лет. Даже перья на шляпке так быстро не линяют.

В этот момент в комнату без всякого предупреждения впорхнул лорд Акелдама. Благоухая лимончиком и мятными леденцами, он изящно обмахивался программкой некой рискованной комедии, поставленной где-то в Вест-Энде.

— Алексия, пирожочек, как вам живется в этот дивный вечер? Ужель вас растревожил переезд? Я всегда находил, что смена жительства может стать таким испытанием для тонко чувствующих натур! — он артистично замер на пороге, чтобы положить перчатки и цилиндр на их законное место в буфете. Потом лорд Акелдама поднес к глазу серебряный монокль с сапфирами и принялся смотреть сквозь него на Фелисити. — Ах, виноват, прошу прощения за вторжение, — его пытливый взгляд остановился на устаревшем платье и эффектных локонах гостьи Алексии. — Алексия, голубушка моя, вас кто-то навестил?

— Лорд Акелдама, вы помните мою сестру?

Монокль не опустился.

— А должен?

— Полагаю, вы вполне могли встретиться во время торжеств в честь моей свадьбы.

Алексия не сомневалась, что высокочтимый хозяин этого дома совершенно точно знал, кто такая Фелисити, с того самого мгновения, как вошел в комнату, а может, даже и еще раньше. Просто он страстно любил представления, даже если приходилось разыгрывать их в одиночку.

— В самом деле?..

Вампир был в остромодной одежде для вечернего выхода: в темно-синей фрачной паре. Этот костюм казался на первый взгляд слишком скромным для лорда Акелдамы, но внимательный наблюдатель не преминул бы заметить, что атласный жилет кормчего украшал узор из «турецких огурцов» серебряного, синего и пурпурного цветов. Перчатки и гетры были из того же материала. Алексия даже представить не могла, как Акелдаме пришло в голову создать столь возмутительный ансамбль. Кто вообще слышал об узорчатых перчатках, не говоря уже о гетрах? С другой стороны, приверженцы традиционных гармоничных ансамблей до сих пор не смогли сладить с лордом Акелдамой и вряд ли когда-нибудь смогут. Конечно, у вампира-франта было полное право смотреть на весьма затрапезно одетую Фелисити с подозрением.

— О да, конечно! Мисс Лунтвилл? Но вы так сильно изменились с нашей последней встречи! Как произошло подобное превращение?

Даже у Фелисити хватило ума не противостоять вооруженному моноклем лорду Акелдаме. Она смешалась перед волшебной властью его превосходно завязанного и по-прежнему пышного, несмотря на недавние вечерние забавы, галстука с сапфировой булавкой выдающегося размера.

— Ну, понимаете, милорд, у меня была, э-э, встреча, а потом я просто не успела переодеться. Мне нужно было перехватить сестру до того, как она уйдет, по одному деликатному делу.

Лорд Акелдама отказался понимать намек.

— О-о, правда?

— Фелисити вступила в Национальный союз борьбы за избирательные права женщин, — безмятежно сообщила Алексия.

Вампир тут же высказался с пользой для дела:

— Неужели? Как я понимаю, в собраниях этого союза регулярно участвует лорд Амброуз.

Алексия, наконец-то разобравшись, что к чему, кивнула.

— Значит, лорд Амброуз. Фелисити, ты ведь понимаешь, что он вампир?

Мисс Лунтвилл тряхнула локонами.

— Да, это так, но вампир холостой, — она из-под ресниц посмотрела на лорда Акелдаму. — А я ведь не молодею.

Вампир немедленно проникся к ней сочувствием.

— Как я вас понимаю! Вам уже сколько? Полных восемнадцать лет?

Мисс Лунтвилл продолжала свою эскападу:

— Но меня так увлекла тамошняя полемика! — Алексия допустила, что на молодую леди, настолько увлеченную парижскими модными газетами, могут подействовать и примитивные агитаторские приемчики. А Фелисити все гнула свое: — Почему бы нам, женщинам, не голосовать? В конце концов, не похоже, что под руководством господ мужчин мы пришли к таким уж чудесным результатам. Я никого не хочу обидеть, милорд.

— Никаких обид, мой маленький лютик.

«Ну и ну, — подумала Алексия, — Фелисити удостоилась ласкового прозвища. Значит, она нравится лорду Акелдаме».

Вампир тем временем продолжал:

— Я нахожу вашу борьбу восхитительно похвальной.

Фелисити принялась расхаживать по комнате в манере, которая, как вынуждена была признать Алексия, мало чем отличалась от ее собственной. Она и сама так вела себя в разгар особенно увлекательных споров.

— Точь-в-точь мое мнение! Ты хочешь иметь право голоса, Алексия? Тебя же не может устраивать, что в политических вопросах за тебя высказывается этот твой вечно паясничающий муж. Особенно после того, как он повел себя в недавнем прошлом.

Алексия решила не упоминать, что право голоса у нее уже есть: право голоса в Теневом совете ее величества королевы Виктории, куда входят всего три члена. Один ее голос значил куда больше, чем любое всенародное голосование. Вместо этого она озвучила другую истину:

— Я никогда по-настоящему не задумывалась над этим вопросом. Но это по-прежнему не объясняет, как ты оказалась у входа в дом лорда Акелдамы.

— Да-да, маленький подснежничек, — лорд Акелдама примостился на подлокотнике диванчика, глядя на Фелисити, как попугай мог бы смотреть на серого воробьишку, залетевшего в его угодья.

Мисс Лунтвилл глубоко вздохнула.

— На самом деле это не моя вина. Маменька не одобряет мои попытки завоевать лорда Амброуза. Поэтому, когда все легли, я решила выбраться из дома через дверь для прислуги. Тебе ведь тоже удавалось улизнуть таким образом, Алексия. Не думай, что я об этом не знала. Я решила, что и мне удастся проделать такой трюк.

Алексия начала понимать.

— Но ты просчиталась. Я действовала не одна, мне помогал Флут. Не могу вообразить, чтобы Суилкинс сочувствовал тебе относительно Амброуза.

В знак согласия Фелисити скривилась.

— И ты совершенно права. Я не понимала, насколько важно расположение дворецкого, если хочешь обрести ночную свободу.

— Итак, мы подбираемся к сути дела. Маменька тебя вышвырнула?

Выражение лица Фелисити говорило, что та, скорее всего, сама виновата в сценарии, по которому развивались события.

— Не совсем так.

— О-о, Фелисити, не может быть. Ты ушла?

— Я подумала, раз уж у тебя теперь дом в городе, я, наверно, смогу немножко у тебя пожить. Мне ясно, что общество не будет и близко таким изысканным и элегантным, как то, в котором я вращаюсь, но…

Услышав такое заявление, лорд Акелдама слегка наморщил лоб. Леди Маккон задумалась. Ей хотелось бы поощрять в сестре этот новый для той дух социального мышления. Если Фелисити и нуждалась в чем-то в этой жизни, так это в цели. Обретя идеалы, она, может быть, перестанет шпынять всех подряд. Но поселив у себя сестрицу, Алексии волей-неволей придется раскрыть ей тайну своего нового жилища. Был и другой вопрос, который предстояло обмозговать. Можно ли допустить, чтобы Фелисити предстала перед стаей оборотней во всей своей изменчивой и излишне разрекламированной красе, будучи незамужней? «Это последнее, что мне сейчас надо, — подумала Алексия. — Я даже своих ног больше не вижу и уж тем более не смогу как следует присмотреть за сестрой». До какого-то момента Алексия находила беременность состоянием достаточно терпимым и поддающимся контролю. Однако недели три назад ее природная сдержанность пала под напором сентиментальности. Лишь вчера она разрыдалась за завтраком над яичницей-глазуньей, потому что та как-то странно на нее уставилась. Вся стая битых полчаса пыталась изыскать способ ее утешить, а муж так распереживался, что, казалось, вот-вот сам пустит слезу.