Безвинная - Кэрригер Гейл

Гейл Кэрригер

БЕЗВИННАЯ

Эта книга никогда не увидела бы свет, если бы не Кристина, Деви и Франческа. Да, представьте себе: если бы не они, вы бы сейчас листали толстый том из одних пустых страниц. Спасибо, дамы, я просто обязана отблагодарить вас всех вином и сыром! Горами сыра. И миллион объятий Дж. Дэниэлу Сойеру, чья помощь часто была гораздо ценнее, чем ему кажется.

ГЛАВА ПЕРВАЯ,

В КОТОРОЙ МИССИС ЛУНТВИЛЛ ПРИХОДИТСЯ УЛАЖИВАТЬ СКАНДАЛ В СЕМЕЙНОМ КРУГУ

— Маменька, до каких пор мы должны терпеть это чудовищное унижение?

Леди Алексия Маккон задержалась на пороге салона для завтрака. Не слишком сладкозвучный голос сестры пронзительно взлетел вверх, перекрыв приятный звон чашек и похрустывание тостами. Тут же, вслед за репликой Фелисити, в этот отрепетированный до совершенства дуэт ежеутреннего нытья предсказуемо вступил голос Ивлин:

— Да, милая мамулечка, это настоящий скандал в наших стенах. Не можешь же ты в самом деле ожидать, что мы и дальше будем с этим мириться.

Фелисити вновь перехватила инициативу:

— Это лишает нас всяких шансов (хрусть-хрусть), и последствия будут необратимы. Это совершенно неприемлемо. Совершенно.

В надежде подслушать еще что-нибудь Алексия сделала вид, будто смотрится в зеркало в холле. Но тут, к ее вящему смятению, рядом возник новый дворецкий Лунтвиллов, Суилкинс, несущий в руке поднос с копченой рыбой. Он бросил на Алексию неодобрительный взгляд, который яснее ясного выражал его мнение о молодой леди, пойманной за подслушиванием разговоров своих же родных. Право искусно насторожить уши принадлежало только дворецкому и никому более.

— Доброе утро, леди Маккон, — проговорил Суилкинс достаточно громко, чтобы мать и сестры расслышали сквозь поднятый ими шум и трескотню. — Вчера на ваше имя пришло несколько писем.

Он протянул Алексии два сложенных и запечатанных письма и демонстративно остановился в ожидании, пропуская ее в салон для завтрака.

— Вчера… Вчера? И почему же, скажите на милость, вы мне вчера их и не отдали?

Суилкинс ничего не ответил.

До чего же неприятный тип этот новый дворецкий! Алексия начинала понимать: мало что на свете способно отравить жизнь сильнее, чем вражда с домашней прислугой.

Входя в салон, Алексия в раздражении даже слегка передернула плечами и обратила свой гнев на сидящих за столом.

— Доброе утро, дражайшее семейство.

Пока она шла к единственному свободному стулу, четыре пары голубых глаз наблюдали за ней с видимым осуждением. Впрочем, нет, только три: достопочтенный сквайр Лунтвилл был всецело сосредоточен на том, чтобы должным образом очистить яйцо всмятку. В этом нелегком деле был задействован хитроумный маленький инструмент, напоминающий ручную гильотину, если смотреть сбоку. Приборчик вскрывал скорлупу на кончике яйца, оставляя идеально круглое отверстие, без сколов. Блаженно погруженный в свое занятие сквайр не обратил никакого внимания на появление падчерицы.

Алексия налила себе стакан ячменного отвара и взяла с решетки кусочек тоста без масла, стараясь не замечать дымного запаха рыбы. Когда-то завтрак был ее любимой трапезой; теперь же от него у нее неизменно сводило живот. Пока что маленькое неудобство (именно так Алексия привыкла называть это про себя) переносилось гораздо тяжелее, чем можно было представить, учитывая, что до того, как это неудобство научится ходить и говорить, оставалось еще значительно больше года.

Миссис Лунтвилл наблюдала за скромным завтраком дочери с явным одобрением.

— Как отрадно видеть, — проговорила она, обращаясь ко всем сидящим за столом, — что наша бедная дорогая Алексия буквально сохнет в разлуке с мужем. Такая тонкость чувств!

Она явно принимала дурной аппетит Алексии за симптом жестокой хандры.

Алексия бросила на мать раздраженный взгляд и намазала тост тонким слоем масла. Ее солидной фигуре усохнуть даже теоретически мешал не один десяток фунтов, к тому же «неудобство» слегка прибавило ей веса. И к хандре она была не склонна. Более того, сама мысль, будто лорд Маккон мог иметь какое бы то ни было отношение (помимо самого прямого, о чем родные пока не знали) к отказу от еды, ее возмущала. Алексия открыла было рот, чтобы разъяснить это матери, однако паузу заполнила Фелисити:

— Ах, маменька, думаю, Алексия не из тех, кто способен умереть от разбитого сердца.

— И не из тех, кто страдает отсутствием аппетита, — парировала миссис Лунтвилл.

— А вот я, — вставила Ивлин, накладывая себе полную тарелку копченой рыбы, — чертовски склонна и к тому, и к другому.

— Выбирай выражения, милая, прошу тебя, — от расстройства миссис Лунтвилл сломала кусок тоста пополам.

Младшая мисс Лунтвилл обернулась к Алексии и обвиняюще ткнула в ее сторону вилкой с наколотым кусочком яйца.

— Капитан Фезерстоунхоф порвал со мной! Как тебе это нравится? Мы получили записку сегодня утром.

— Капитан Фезерстоунхоф? — пробормотала Алексия себе под нос. — Я думала, он помолвлен с Айви Хисселпенни, а ты, кажется, с кем-то другим. Ничего не понимаю.

— Нет-нет, это Иви с ним помолвлена. Сейчас. То есть была помолвлена. Сколько ты живешь у нас? Почти две недели? Будь внимательнее, дорогая Алексия, — укорила миссис Лунтвилл.

Ивлин страдальчески вздохнула:

— А всё уже куплено, и платье тоже. Теперь его придется перешивать полностью.

— У капитана очень красивые брови, — утешающе вздохнула миссис Лунтвилл.

— Вот именно! — воскликнула Ивлин. — Где я теперь найду такие брови? Говорю тебе, Алексия, я убита горем. Просто убита! И виновата в этом только ты.

Впрочем, следует заметить, Ивлин не казалась настолько расстроенной потерей жениха, как следовало бы ожидать, особенно учитывая, что речь шла о женихе со столь выдающимися бровями. Она запихнула в рот яйцо и принялась методично жевать. Недавно младшая Лунтвилл вбила себе в голову, что, если пережевывать каждый кусочек пищи по двадцать раз, это поможет сохранить стройность. С тех пор она всегда засиживалась за обеденным столом дольше всех.

— Он ссылается на какие-то философские разногласия, но мы все знаем, почему на самом деле разорвана помолвка! — Фелисити помахала перед Алексией запиской с золотым обрезом — запиской, в которой, очевидно, содержались изъявления глубочайшего сожаления достойного капитана и которая, судя по жирным пятнам, уже была внимательно изучена всеми собравшимися за столом, включая копченого лосося.

— Соглашусь. — Алексия спокойно отпила глоток ячменного отвара. — Философские разногласия? Это невозможно. У тебя ведь и вовсе нет никаких философских воззрений, дорогая Ивлин, правда ведь?

— Так, значит, ты признаёшь свою ответственность? — Ивлин пришлось проглотить еду раньше времени, чтобы снова броситься в атаку. Она встряхнула светлыми кудряшками — всего на тон-другой темнее яйца.

— Разумеется, нет. Я ведь даже не знакома с этим человеком.

— И все равно это твоя вина. Бросить мужа и переехать к нам! Это ни на что не похоже. Об этом. Идут. Разговоры! — словно в подтверждение своих слов Ивлин безжалостно пронзила вилкой сосиску.

— Люди постоянно ведут какие-то разговоры. По-моему, это всегда считалось одним из лучших средств общения.

— Ох, ну почему ты такая невозможная? Маменька, сделай же с ней что-нибудь! — Ивлин бросила сосиску и перешла ко второму жареному яйцу.

— По твоему виду трудно предположить, что ты как-то особенно страдаешь, — Алексия в упор посмотрела на энергично жующую сестру.

— О, уверяю тебя, для бедной Иви это колоссальный эффект. Чудовищное потрясение, — возразила миссис Лунтвилл.

— Ты, очевидно, хотела сказать — аффект?

Алексия никогда не могла удержаться от искушения подпустить шпильку лишний раз, когда дело касалось ее родственниц.

Сквайр Лунтвилл, единственный, кто способен был оценить такого рода иронию, тихонько фыркнул с другого конца стола.