Новенькая для коменданта (СИ) - Сорокина Дарья

Поднялся с места, размять мышцы. Неплохо бы выйти на вечернюю пробежку и вытряхнуть все эти мысли, но сначала нужно сжечь второе письмо Алоиз, я просто не могу позволить такому компромату храниться у меня в кабинете. Это опорочит честь и достоинство юной Нобераль.

Тьма отказалась помогать мне и в розжиге. С пальцев не слетело ни единой искры.

-- Серьёзно? У меня есть простые спички, я вполне могу обойтись без магии!

Уже пятая спичка потухла, едва робкий огонёк успевал появиться на головке.

-- Ты не успокоишься?

Внутри мгновенно разлилось приятное урчание, словно я котёнка пригрел на груди. Великолепно! Тьма всё-таки толкает меня на конфликт с собственной совестью. Но если быть честным до конца, я хочу посмотреть эфир именно для того, чтобы эту самую совесть унять. Понять, что Алоиза не выпрыгнет из окна, если я не приму её в Нуридж.

-- Ладно, я посмотрю, но это не повлияет на моё решение. Я не возьму Алоизу Нобераль на работу, а ты не будешь на меня давить, идёт?

Что я делаю, раздери меня дьявол? Я разговариваю сам с собой. Может, прав был Турцитос, когда отправил меня в запас, я рехнулся.

Если Генри узнает, что я посмотрел эфир, а он обязательно узнает, я точно не отделаюсь от его снисходительных взглядов, но либо терпеть помощника-эмпата, либо назойливую тьму и гложущую совесть. И ведь хорошо спелись обе! Играют сообща и не по правилам.  Генри хотя бы слушается прямых приказов, в отличие от моего проклятья.

Сдался, открыл злополучный конверт, из которого на мой стол спроецировалось крохотное изображение заплаканной девушки в пижаме. Скрипнул зубами. Что ж, Алоиза Иксора Нобераль, рассказывай, кто так сильно обидел тебя на ночь глядя, а я подумаю, что можно сделать с этим мерзавцем. Надеюсь, в твоих слезах виноват не я.

Провёл ладонью над замершей картинкой, и она тут же пришла в движение. Тонкие плечики приподнялись от глубокого вдоха, а пальцы нервно теребили кружево на панталонах. Зря я переживал, в увиденном не было ни толики пошлости, лишь пронзительная беззащитность. И как же вышло, что дочь министра сидит на полу перед опальным капитаном? Что привело тебя сюда, Алоиза? Я мучительно задавался вопросами, а она все не решалась заговорить, скользила взглядом по заваленному бумагами полу. Всхлипнула, прокашлялась, а затем подняла один из листов. Там у неё речь заготовлена?

— Мы с вами уже здоровались, господин Дайхард, в моём первом письме, на которое вы до сих пор не ответили.

В голосе явный упрёк, но взгляд все ещё не смотрит в сферу, снимающую эфир.

— Я так ждала вашего решения.

А я безуспешно пытался напиться, Алоиз, прости меня за это.

— Это все мои грамоты и дипломы. Я всегда считала себя умной и целеустремлённой девушкой. Но оказалось, что без папеньки я ничего не стою. Может, и награды все эти липовые и получены из лести. Может, и не умная я вовсе, раз все академии отказались брать меня в аспирантуру. Так будьте со мной честны хотя бы вы. Вы благородный человек, герой войны, уважаемый ректор…

Я даже обернулся. Это она ко мне сейчас обращается? Уважаемый ректор? Герой? Да я бельмо на глазу у всех, милая Алоиза, лучше бы я погиб, а не стал носителем постылой тьмы. Вот тогда я бы стал героем, тогда меня помнили бы и уважали, а так…

Она перебирала свои награды на полу, рассказывала мне о них с грустной улыбкой. Это не было похоже не собеседование. Она мне душу изливала. Нашла кому!

— Годы в академии были лучшим временем в моей жизни. Мне нравилось все это, Гидеон.

Как лихо я перестал быть господином Дайхардом. Усмехнулся. Но это даже лучше, когда юная дева в ночной сорочке с таким придыханием говорит словечко “господин”, у меня в голове мутится от недостойных мыслей, а колени мгновенно подкашиваются, в безумном желании рухнуть на пол рядом с ней..

— Я была на своём месте, мечтала однажды сама встать за кафедру, вести журналы успеваемости, проводить контрольные, проверять тетради.

И что же тебе помешало, министерская дочурка? Неужели папа не смог найти тебе место получше Нуриджа? С такой властью и не пристроить своего ребёнка. Будь у меня дочь, я бы сердце из груди выдрал, лишь бы она никогда не плакала. А я хочу это сделать прямо сейчас ради Алоизы Иксоры Нобераль, хотя вижу её впервые. Но я не стану вмешиваться в дела чужой семьи, у меня своих детей целый форт.

Отчего же снова скребёт в груди? И в этот раз не тьма и даже не совесть. Я чувствую настоящее родство с девушкой. Её мечты, мои мечты. Мир несправедлив, красавица. Прости меня, Алоиз, но я не могу так рисковать.

— Пойми нас, Гидеон, мы не можем так рисковать, — эхом из прошлого доносился голос Турцитоса.

Да, чтобы тебя!

Уже хотел было закрыть эфир и не слушать более бесстыжую Нобераль. С её стороны это очень нечестно и некрасиво манипулировать мной.

— Знаете, что это за браслет Гидеон? — спросила, впервые за все время эфира, заглянув мне прямо в душу.

— Не знаю, — ответил вслух синеглазой девушке, окончательно пропадая в её решительном взгляде, голосе. Зачем я делаю это? Зачем тону уже добровольно?

— Я ужасная спорщица. Достаточно просто сказать мне, тебе слабо, Ло! И вот вы уже поймали меня на крючок. Я редко проигрываю, азарт пьянит, а самоуверенность подводит к краю. Я уже на самом краю, Гидеон. Поспорила с отцом, что поступлю в аспирантуру сама, а он взял и пригрозил всем академиям, чтобы выиграть.

Не всем. Мне никто не угрожал. Я даже на всякий случай перебрал недавнюю корреспонденцию. Письмо от министра Нобераля я точно не пропустил бы. Про нас и в таком щекотливом деле забыли, очень даже зря. Напиши мне Терранс нечто подобное, его дочь в этот же день получила бы от меня персональное приглашение. Ненавижу, когда мной помыкают. Но сам я нарываться не буду. Не буду же? Подумаешь спор! На что они там забились? Щелбан?

— Замужество, — простонала Алоиза. — Папенька хочет выдать меня за омерзительного человека. Знаете, что проделал со мной сегодня этот проглот?

Она всхлипнула и перешла на трагический шёпот. Я даже кулаки сжал, что же такого с ней сделал этот безымянный жених?

— Поцеловал… Не спросив! А я… Гидеон, я не целовалась ни разу, и вовсе не хотела этого. Не так! Не с ним!

Слёзы стремительно потекли по раскрасневшимся щекам, а я задыхался от её боли и своего бессилия. Не вмешивайся, Гидеон, тебе аукнется это. Министр прикроет к чертям твою академию. Думай о студентах, их надо спасать от тюрьмы. На тебя возложенная огромная ответственность.

— Но знаете, что я сделала? — она вытерла глаза и теперь выглядела даже немного зловеще.

Что же ты сделала, Ло?

— Давайте, я лучше покажу вам!

Нобераль прикрыла глаза, и на её ладошке тут же выросла грозовая тучка. Она смешно рокотала и урчала, прямо как тьма в моей душе, чёрная, пушистая и безобидная.

— Я натравила на него эту крошку и намочила его узкие штанишки в причинном месте. Теперь вот прячусь у себя в комнате. Хорошо, что у сестрицы была фляжка, иначе, я бы ни за что не решилась на эфир, Гидеон. Заберите меня, пожалуйста. Я буду вся ваша. Хоть завхозом, хоть библиотекарем. Я даже полы могу мыть, смотрите! — Она щёлкнула пальцами, и тучка взмыла к потолку.

Не знаю, что конкретно мне хотела показать хмельная Алоиза, но прямо над ней разразился ливень. Платье намокло и потяжелело, соблазнительно облепив грудь и бёдра моей соискательницы. Сглотнул. В жизни не видел ничего прекраснее и беззащитнее. Холод немного отрезвил волшебницу, и она тоскливо посмотрела на свои намокшие грамоты, а после прижала ладони к лицу и громко зарыдала.

Не мог больше смотреть на её страдания, закрыл конверт.

Я подписал ей брачный приговор своим отказом. Из-за меня она проиграла спор, выйдет замуж за негодяя и потеряет мечту.

— Я буду вся ваша, — повторяла в моём сознании девушка в намокшем платье.

Даже тьма пребывала в шоке и молчала, временно сложив полномочия.

Уже поздно что-то менять. Магические споры нерушимы, а я, видимо, был последним бастионом для юной Алоиз. Ну почему же именно я?