Ведьма из Ильмаса (СИ) - Мирошник Ксения Викторовна
Я не хочу умирать, мне нет и двадцати пяти. Моя жизнь не должна была оборваться вот так. Не об этом мечтали мои близкие, не этого ждали от меня. Неужели мне никогда не доведется снова увидеть дом? Неужели теплые нежные руки бабушки никогда больше не обнимут меня, а ее ласковые слова не придадут мне сил? Хотя ее слова итак всегда со мной:
Тебя выбрали предки. И сделали они это не просто так. Твоя внутренняя сила, твое огненное сердце и невероятная человечность делают тебя особенной! С благодарностью и достоинством неси свой дар! Не забывай о силе своих предков и той чести, которую они тебе оказали!
Голос бабушки зазвучал в голове, и я не успела даже ахнуть, как гадина стремительно кинулась на меня. Как ни странно, больно не было, однако жить после этого мне осталось недолго, не боле суток.
Снова вибрация прошла по полу. Змеи стали расползаться в разные стороны. Часть пола вокруг меня опустилась вниз, а часть, на которой стояла я, продолжала сотрясаться, распугивая змей. Не прошло и минуты, как твари скрылись под камнем, который встал на место. Я медленно разжала кулаки, понимая, что с ладоней сочится кровь. Удерживая себя от ошибки, мне пришлось слишком сильно впиться ногтями в кожу.
— Ближайшие сутки ты проведешь в нашей темнице, и мы посмотрим, способна ли ты исцеляться, — голос монаха донесся словно издалека. Или это мой разум был сейчас далеко от этого ужасного места.
Темница братства представляла собой тесную каменную бочку с решеткой в верхней ее части и вместо крыши. Это сооружение висело на четырех тяжелых цепях, приделанных к потолку высокой башни. Радовало лишь то, что здесь были окна, без стекол. Свежий ночной воздух гулял в башне свободно. Я опустилась на каменный пол и задрала голову. Сквозь окна над головой я могла видеть ночное небо. Так потекли часы. Сначала совсем ничего не происходило, кроме пытки тишиной. Сидя я могла разогнуть ноги, лечь, свернувшись калачиком, но полноценно вытянуться возможности не было. День пришел пасмурный. Снег и легкий мороз отступили, сменившись пронизывающим ветром и дождем. Всего за два-три часа моя одежда промокла насквозь, по волосам стекала вода. Я прижала к себе колени, обхватив их руками, меня била крупная дрожь. Первый весенний дождь принес мне неимоверный холод.
Мое тело содрогалось то ли от холода, то ли от проявления первых симптомов отравления змеиным ядом. Голова кружилась то ли от голода и усталости, то ли от укуса. Меня клонило в сон то ли от усталости, то ли от приближения смерти. Я ощущала себя разбитой. В столь замкнутом месте сложно было расположиться удобнее и найти спасение от проливного дождя и ветра. Я больше не могла сидеть, меня так и подмывало встать, но решетка над головой не позволит мне подняться в полный рост. От этого по всему телу словно зуд прошелся. Двигаться хотелось как никогда прежде, невозможность этого — просто убивала меня. Еще через час руки мои затряслись как сумасшедшие. Я встала на колени и подставила лицо каплям дождя, более не ощущая холода. Наступило оцепенение.
Я была все еще жива, но не чувствовала себя таковой. Я лежала на полу и хрипела, дышать стало очень тяжело, голова шла кругом, поэтому пришлось закрыть глаза. Передо мной возник взгляд медовых глаз. Что это? Наваждение или насмешка судьбы? Мне обязательно смотреть в эти глаза на пороге смерти? В глаза, которые я так ненавидела. Почему моя память не подкидывает мне бабушкино лицо? Почему я не могу увидеть горы, покрытые снегом и сочные зеленые равнины? Почему эти глаза, а не темные древние, словно вечно ворчащие, леса? Почему золотистый мед, а не насыщенная синева гладких озер или прозрачность чистейших бурных рек?
К горлу все чаще подкатывала тошнота, а слюны во рту появилось так много, что она стала стекать из уголка губ. Какая страшная смерть, какая унизительная. Вскоре меня впервые вырвало. Странно, ведь я так давно не ела. Спазмы были такими сильными и такими болезненными, что я не сдерживала стонов, надеясь лишь на то, что меня никто не слышит. На самом деле, я понятия не имела, есть здесь еще кто-нибудь или нет. Спазмы скручивали меня все чаще, еще больше затрудняя дыхание. Яд распространялся и очень медленно убивал меня. Зато теперь я могла плакать. Я плакала, извиваясь на полу, во время и после спазмов. И снова ирония судьбы, монахи даже представить себе не могли, насколько сильна моя магия, но даром самоисцеления я не обладала.
Еще несколько минут или часов прошли в тягостных мучениях, в которых я молила то о скорейшей смерти, то о чудесном исцелении. Дождь не прекратился и полы в моей каменной бочке неизбежно накапливали воду. Лежать стало невозможно. Я скребла пальцами камень, делая вдох. Дыхание мое становилось тяжелым, все более хриплым. На ум пришла глубокая могила.
Только когда опустилась ночь, меня выволокли из темницы и принесли куда-то, где было сухо и тепло.
— Что с ней? — резкий, недовольный голос, заставил меня зажать уши и начать извиваться на полу.
— Вы должны помнить, что связаны словом…
— Я никогда не нарушаю данного слова, брат Окул! — в, до боли знакомом голосе звенела сталь.
Я попыталась открыть глаза, но свет причинил боль, и я зажмурилась, по щекам покатились слезы.
— Она проходила испытание, и оно не завершено, — недовольно ответил глава братства. — В ее крови змеиный яд, который медленно убивает ее. Симптомами является дрожь внутренних органов, головокружение, тошнота, рвота, затруднение дыхание. Совсем скоро ее речь станет невнятной, если она сможет говорить, поскольку яд вызывает отек гортани, глотки и пищевода. Затем последуют всякого рода зрительные нарушения и смерть от удушья. Это поможет вам, если вы вовремя доберетесь до своих лекарей. Они смогут подобрать противоядие. В вашем распоряжении три, быть может, четыре часа.
Если бы я могла видеть лицо наместника, то наверняка заметила бы, как от ярости он играет желваками. В этой комнате сошлись два человека, неприемлющие неповиновение, непривыкшие к тому, что что-то происходит без их ведома, не по их воле или наперекор их желаниям и стремлениям.
— Вы выяснили, что хотели?
— Еще нет. Сейчас, глядя на нее, я могу сказать лишь то, что она либо совсем не обладает магией, либо настолько сильна, что ваши дальнейшие действия крайне опасны.
— Я беру всю ответственность на себя!
— Это я уже слышал, но вы абсолютно не ведаете, с кем имеете дело…
— Как и вы!
— Наместник Макгигон, ваше самоуправство доведет вас до гибели!
— Это угроза, брат Окул? — Арас был взбешен. Неужели не только я удостоилась его гнева?
— Это предупреждение! Будьте благоразумны. Ничто и никто не сможет вас защитить от нее, если она настолько сильная ведьма, способная контролировать свои силы перед лицом опасности. — Старик был крайне недоволен, но почему он вообще ведет эту беседу? Ведь братство не подчиняется власти наместника. — Неужели то, зачем она вам нужна, стоит потраченного на нее права вето, дарованного вашему отцу королем?
— Я приходил к вам за помощью, когда на моих землях воцарился хаос. Я просил вас найти того, кто так чудовищно убивает моих людей! Вы не сделали ничего!
— Монахи братства не обнаружили следов магии на местах преступлений, а это значит, что поимка преступника полностью ваша задача! — Недовольство брата Окула росло, ему не нравились упреки наместника.
Я чувствовала, что в этом разговоре что-то не так, но никак не могла сконцентрироваться на нем. Не могла осмыслить тех слов, что услышала. Оставалось только надеяться, что они задержатся в памяти, если я выживу.
— Отдайте мне эту девушку, и я сам справлюсь с монстром на моих землях!
— И чем же сможет вам помочь эта девчонка? — и снова опасный вопрос.
— Я не обязан вам отвечать. И это тоже право, дарованное королевской печатью на документе, который я отдал вам. — Арас Макгигон так ненавидел брата Окула или братство в целом, что казалось, будто его слова в буквальном смысле режут воздух неприкрытой злобой. Или я просто схожу с ума?
