Скиталец - Тиффани Робертс
Ронин сел в кресло, чтобы не путаться у нее под ногами, наводя оптику на неизменное лицо Лары. Не потребовалось бы никаких усилий, чтобы вызвать в памяти ее танцы, или тот первый раз, когда он услышал ее смех, или любой из сотен других моментов с ней, которые он навсегда запомнил, но он воздержался. Что это принесет, кроме еще большей боли? Прошлое ушло, и его никогда не вернуть, какими бы безупречными ни были его воспоминания.
Сейчас она не могла танцевать, не могла улыбаться, не могла даже открыть глаза или реагировать на что-либо вокруг.
— Мы делаем все, что в наших силах, — сказала женщина. Она была на краю поля зрения, наблюдая за ним, почти минуту.
— Я знаю.
— Они сказали нам, что тебе было нелегко добраться сюда. На тот момент информации было немного, но… с самого начала нашим единственным приоритетом было сохранить ей жизнь. Это не изменится.
Ронин переключил внимание на женщину. Его процессоры дважды прокрутили ее слова, анализируя ее тон, прежде чем до него дошло. Это было сострадание. Симпатия. Черты, которые, казалось, катастрофически отсутствовали в мире, за исключением самой Лары.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Синди.
— Спасибо тебе, Синди.
Она улыбнулась, и печальный блеск в ее глазах напомнил ему светловолосую синт, работавшую в Клинике. Возможно, он был чрезмерно суров в своем суждении о Милосердии; ее сочувствие, вероятно, было таким же искренним, как и у Синди.
— Спасибо Нэнси. Она единственная, кто действительно спас жизнь этой девушке, — она прошла дальше в небольшое пространство и взяла что-то с металлического подноса в дальнем углу. Процессоры Ронина замедлились при вспышке золота.
Твой до скончания времен.
Синди вытянула руку, кольцо лежало в центре ее ладони.
— Нам пришлось снять его, чтобы перевязать ей ребра.
Он уставился на кольцо, болезненное напоминание о том, что он не выполнил свою клятву защищать ее. Он взял кольцо у Синди и сомкнул пальцы вокруг него.
— Спасибо.
— Не за что.
Синди снова ушла, и Ронин подвинул стул ближе. Он снова взял руку Лары, ища утешения в ее тепле, но почти ничего не нашел. Он надел кольцо ей на палец и поднес к губам.
— Не уходи, — повторил он.
Четыре часа спустя занавес снова раздвинулся. Ронин медленно повернул голову, не желая отводить взгляд от Лары, и увидел Уилла, младшего из двух Андерсонов, выглядывающего в щель.
— Ронин? Не мог бы ты пройти со мной, пожалуйста?
Повернувшись к Ларе, Ронин покачал головой.
— Я пока не готов отвечать на другие вопросы.
Пульсометр продолжал свой плавный ритм без изменений.
— Я здесь не для того, чтобы допрашивать тебя. Мы с отцом заметили, что ты был поврежден, когда вошел. Мы хотели бы починить тебя, пока Лара спит.
Ронин взглянул вниз на свое туловище. На его груди была только одна брешь — дыра, достаточно большая, чтобы в нее пролез большой палец. Четыре раны на его спине были меньше, но столь же потенциально опасны, и кожа там была разорвана, чтобы получить доступ к его элементу питания. Как ни странно, ничто неотъемлемое для его функционирования не было повреждено. Отверстия были просто приглашением для проникновения пыли и влаги в его корпус.
Его предпочтительным ответом был отказ в сочетании с несколькими возможными оправданиями. У него не было желания покидать ее. Они не позволили бы ему сидеть здесь бесконечно, пока она не проснется, но он намеревался оставаться так долго, как только сможет. В конце концов, они продолжат свой допрос. Если пройдет достаточно времени, логика подсказывала, что они потребуют от него какого-то вклада в их дальнейшее выживание. Они запросят цену за сохранение ее жизни.
К сожалению, его вклад резко увеличил шансы получить больше отверстий в его корпусе.
— Оборудование в углу, — сказал Уилл, — может быть, в сотне футов отсюда. Ты будешь рядом.
Ронин опустил руку на колено, сжимая ее в кулак. Не было логической причины отказываться. Он увидел оборудование, когда вошел в комнату. Мониторы Лары будут в пределах слышимости, и он сможет преодолеть расстояние за считанные секунды, если возникнет необходимость.
Наклонившись вперед, он нежно поднял ее руку и провел губами по костяшкам пальцев. Когда он встал, то позволил своей оптике задержаться на ней еще на несколько секунд, прежде чем, наконец, повернулся к Уиллу и последовал за ним обратно к ремонтным машинам.
Уилл велел Ронину взобраться на плоский стол в центре. Он так и сделал, улегшись лицом вниз.
— Я знаю, каково это, — сказал Уилл, рассматривая отверстия от пуль.
Ронин нахмурился.
— Что?
— Неуверенность. Я знаю, каково это. Когда у моей жены Линды начались роды с нашей дочерью, возникли осложнения. Доктор Купер сотворила свою долю чудес, но она реалистка. Она точно рассказала мне, что может произойти, и что она планировала сделать, чтобы это остановить. Необходимость ждать до конца. Это… это был худший момент в моей жизни. Это было мучительно — чувствовать себя таким беспомощным.
Беспомощный. Это слово показалось подходящим. Впервые за сто восемьдесят пять лет Ронин почувствовал, что, независимо от того, какой выбор он сделает, какие действия он предпримет или не предпримет, на результат это никак не повлияет. Ларе предстояло жить или умереть, и у него не было над этим власти.
— Это нормально? — наконец спросил Ронин.
Уилл усмехнулся, отворачиваясь, чтобы включить монитор и взять небольшой инструмент с ближайшего лотка. Камера на конце инструмента передала на экран внутренние повреждения Ронина.
— Беспомощность — это часть повседневного состояния человека.
— Я не человек.
— Почему? Потому что ты состоишь из разных частей?
На мониторе аккуратные пучки проводов и схем тянулись вдоль сегментированных металлических колонн по всему центральному блоку, в котором размещались центральный процессор Ронина и ядра обработки данных.
— Эти детали — всего лишь одна вещь в длинном списке отличий.
— В некотором смысле, да. Но органическая форма жизни и машина не совсем разные. Черт возьми, если кто и знает, так это я, — Уилл направил камеру вдоль царапин и бороздок, оставленных пулями. — Я — шестое поколение семьи, которая всю свою жизнь посвятила робототехнике. Шестой Уильям Андерсон. Ты думаешь, у тебя проблемы с самоидентификацией? — он снова рассмеялся, это был теплый звук.
Самое близкое, что Ронин слышал, было от Лары. Казалось, искренний смех был редкостью,
