Муж-озеро - Ирина Андрианова
— Вставайте, вставайте. Давайте-ка я вас к вашей палатке отведу…
Танюша повиновалась, дала увести себя метров на десять, но потом остановилась, оглянулась на Озеро и сказала жалобно:
— Я не могу. Мне нужно быть у Озера. Мне очень нужно…
Она заплакала, и прозрачные слезы потекли по щекам, пробивая в грязи светлые дорожки.
— Да вы не беспокойтесь, это… Я вам сейчас все скажу, — зашептал рабочий. — Вы подождите…
Он стал незаметно подталкивать Танюшу в сторону от берега, показывая знаками, что собирается сообщить нечто конфиденциальное. Танюша нехотя делала шаг за шагом, постоянно оборачиваясь назад. Вид на Озеро уже перечеркнулся тремя прямоугольниками опалубки — строители работали быстро. Но незнакомец не переставая бормотал, что сейчас что-то ей скажет, и они продвигалась все дальше и дальше, пока не оказались за раскидистым кустом ольхи. Это была граница танюшиной стоянки, за ней шла тропинка — уже ненужная.
— Он дальше не пойдет, я точно знаю! — заговорил рабочий, когда стоянка и стройка скрылись из виду. — Михалыч сказал, что тут забор в воду завернут, а по болоту будет… э-э… общественный проход.
— Общественный проход? По болоту? — не понимая, повторила Танюша.
— Ну да. Владим Ленидыч — он же типа за народ. Он не хочет, чтобы озеро засирали. Он потому забор и поставил, чтоб не мусорили. А вот тут, между заборов, будет проход для всех. Можно будет и воду брать, и купаться…
Он посмотрел на болотинку и опустил голову, заметив, видимо, нелогичность благих намерений Кудимова. Танюша снова всхлипнула.
— Я убирала тут мусор… три года! Я за Озером ухаживала. А он… он пришел и захватил! Как же так можно?
Рабочий снял фуражку и почесал в затылке. В его немытых волосах было полно перхоти.
— Владим Ленидыч — мужик серьезный. Он уж если решил, то делает. Назад не поворачивает. Хочу, говорит, на этом озере себе родовое гнездо. Что поделаешь? Навечно. — Заметив, что Танюша хочет снова бежать на стоянку, он робко взял ее за локоть. — Погодите. Там люди нервные, еще побьют. Давайте я вам местечко наверху покажу, для палатки хорошее? Там поставитесь, а за водой будете тут ходить. Еще можно и досок пару бросить, тогда вообще удобно будет…
И он повел ее по склону наверх. По пути он ловко подхватил с земли танюшину палатку, а заодно кое-что из скарба, что еще раньше перенесли сюда таджики. Поднявшись на вершину холма, он немного походил среди сосен, высматривая место, и, наконец, остановился на маленьком пятачке, ограниченном двумя упавшими стволами и кустами малины. Трава здесь была ниже, чем вокруг — видимо, кто-то когда-то уже ставил здесь палатку. Среди малины виднелись сваленные гнилые сучки — похоже, здесь было старое кострище.
— Вот, смотрите! Крутое место. — Рабочий опустил палатку на землю и стал расправлять каркас.
— А как же Озеро? Его не видно, — продолжала хныкать Танюша.
— Как же так не видно? Должно быть видно. — Он бросил палатку и снова стал ходить по площадке, вытягивая шею и высматривая что-то между деревьями. — Так вот же оно! Смотрите. — Он взял Танюшу за руку, подтянул на свое место и поставил точно перед собой. — Пригнитесь немного. Вот так. Видите?
Танюша ахнула. В далеком просвете между сосновыми ветвями открывался крошечный кусочек Озера. Стоило чуть-чуть повернуть голову влево или вправо, встать на цыпочки или шагнуть назад, как он исчезал за плотной лесной завесой. Зато отсюда, с одного-единственного ракурса, Озеро блистало на солнце, как кусочек золота, усыпанного алмазами. Танюша застыла, завороженно всматриваясь в него.
— Да, вижу…
— Ну вот, а вы говорите! И отсюда видно, и за водой ходить будете, и купаться. — Рабочий необычайно обрадовался тому, что смог утешить Танюшу. — Тут даже лучше, чем там, внизу. Тут сухо, и комаров нет, и мошки. А там, на болоте, я и не знаю, как вы жили. Гнус, небось, зажирал. Да и народу толпа. А здесь никто и не узнает, что на озеро смотреть можно. Погодите, — он оглянулся, вспомнив что-то, — я сейчас вернусь, вещички ваши принесу. Наши мужики-то утром их немного раскидали, хе-хе. Обиделись, что вы уходить не хотите.
— Зачем он это сделал? Это же незаконно и бесчеловечно! — воскликнула Танюша, когда он вернулся, таща ее нехитрые пожитки; она к тому времени собралась с мыслями.
Он опустил вещи на землю и честно задумался, пытаясь ответить на вопрос. В этом ему помогали всевозможные движения рук и ног, по большей части бессмысленные: он то чесался, то сдвигал фуражку на затылок, а потом возвращал на лоб, то ковырял носком ботинка в земле. Лицо у него было загорелое и потное, на подбородке пробивалась неровная черная щетина.
— Бесчеловечно? — Он замолчал, словно пробуя это слово на вкус. — Ну, может и так, я не знаю. Наверное, кому-то так. Спорить не буду.
— Я понимаю, вы у Кудимова работаете, вы его все равно будете защищать! — Танюша немного осмелела и повысила голос.
— Да как вам сказать. — Он потер щетину. — Я, можно сказать, и жив-то только благодаря ему.
— Как?
— Да так. Чуть не помер я, если бы не он. Вытащил, вылечил, на работу взял.
— От чего вылечил?
Танюшин собеседник смущенно уставился себе под ноги и почесал лоб.
— Как от чего? От этого самого. — Он выразительно щелкнул себя под подбородком.
Танюша с интересом на него посмотрела. Лицо его не носило явного отпечатка неумеренного пьянства. Хотя, должно быть, он уже давно завязал. И сколько вообще ему лет? Непонятно. Может быть и двадцать пять, а может, и сорок. Такое странное лицо — без возраста. Но, если его спасение — действительно заслуга Кудимова, то есть хоть одна причина, зачем это животное должно жить на свете, высокопарно завершила она свою мысль. Раньше она таких причин не знала.
— Ну, вы знаете его с хорошей стороны, а вот ко всем остальным
