Боярышня Воеводина - Елена Милютина
Анна начала гадать, что значит скинешь, и тут ее осенило. Вспомнился трудный путь из Ладоги в Москву. Она проверила, точно!
— Апай, — вежливо обратилась она к еще не старой женщине, — у вас есть травки от тошноты? Я свои не захватила, а местных не знаю.
— Хорошо, девушка, я сварю тебе чай от тошноты. Когда своего батыра обрадуешь?
— Попозже, уважаемая. Он так поздоровел здесь, пусть весь срок у вас погостит, на буду срывать, а то сразу в Москву потащит!
— Правильно, через месяц трава огрубеет, кумыс силу потеряет. Тогда и тебе можно будет без хлопот ехать. Пройдет опасный период. Не бойся, не скажу ему.
Так что узнал Михаил радостную новость только перед отъездом. Впрочем, она скрасила ему мысли о возвращении к обычной жизни, где опять будет долг, надо, ты обязан… С собой он увозил шкурки редких в России корсаков, пару борзых-тазы, в подарок отцу, и лично им прирученного молодого беркута, способного бить не только мелочь, вроде куропатки, но взять, к примеру глухаря, зайца и лису. А подрастет, так и молодого волка. Ехали обратно медленно, как черепахи. Так что к Волге подъехали только к концу червеня (июня)
В Казани их встретил гонец от Михаила, побратима. Он хотел увидеть тезку как можно быстрее, если только позволяет здоровье. Михаил оставил Анну на руках верных Николая и Агафьи, наказав нанять ладью и плыть вверх по Волге до Кимр, а там уже проехать короткой дорогой на Москву. А сам с Васькой и Петькой и еще тремя дружинниками пересек Волгу и поскакал, минуя Нижний Новгород прямо на Владимир, а затем на Москву. Анна не обижалась. Она знала, что взять ее с собой Михаил не решится, а навлекать на него обиду царя не следует. Побратим побратимом, а власть человека портит, к тому же вокруг Михаила не те люди. Вернее, как раз те, что напоют ему в уши гадостей про Михаила Муромского. К тому же, в середине следующего месяца у царя день рождения, а Михаил хотел подарить ему беркута, зная, как друг любит охоту с ловчей птицей. Так что Анна спокойно плыла по Волге, в ладье, влекомой парой лошадок. От бурлаков она отказалась. Михаил одобрил, зная, как легко ватага бурлаков превращается в разбойничью шайку. Лошади дороже, но безопаснее.
Пока Анна плыла неспешно по Волге, Михаил приехал домой, переоделся, взял отцовского опытного сокольничего, не самому же беркута на руке держать, вытащил перчатку специальную, под беркута сделанную, колпачок новый и путы, все красиво башкирскими мастерами изукрашено, переговорил с отцом и поехал в Кремль, к тезке. Сокольничий вез на руке беркута. Государь ждал уже с нетерпением. Доложили, что Муромский в Москву въехал. Но по дороге Михаила перехватила Марфа. Сделала знак сокольничему обождать, завела Мишу в комнатку полупустую, усадила, немного помялась и спросила — правда ли что он в Польше был и с Филаретом разговаривал.
Миша подтвердил.
— Скажи, как он? Здоров ли, как настроение, как его содержат? Столько лет не виделись!
— С виду здоров. Сильно на поляков зол, содержат хорошо, соответственно рангу. Гуляет по саду, часовня православная имеется. Говорили о том, с кем замиряться начинать надо. Его святейшество сказал, что со шведом. Объяснил, почему. Грехи мне отпустил, прошлые и будущие.
— Какие грехи?
— Большие. Немецкую одежду носил, кресты, католический, а к шведам собирался лютеранский надеть. В церкви их ходил и крестное знамение еретически сотворял. Сказал мне, что раз для дела великого, то прощается.
— И еще, это правда, что ты весь лагерь у шведов пожег?
— Ну, не весь лагерь. Порох, да, поджег. Но не знал, что рядом у них еще и склад продовольственный. Там масло постное загорелось, и огонь на весь лагерь перекинулся. Планировал-то только порох, что бы штурм города сорвать.
— Значит, правда! А Борис не верил, что одному человеку это под силу! Ты, меня, Миша извини, что я дозволила братьям Салтыковым поклеп на тебя возвести. Растерялась. За Мишу боялась. Не на кого мне было положиться. Это теперь сторонники появились, а тогда только Шереметьев, да твой отец. Отколись и он тоже, совсем пропали бы мы.
— Так я на вас зла никогда не держал, знал, что вы к этому непричастны.
— Так тебя в Лебедянь из-за поклепа услали.
— В Лебедянь меня и так бы послали. Не было у Боярина Федора никого более подходящего. Главное, никто не знал, что у меня дар. Поэтому и послали, вроде как княжонка на теплое место. Враги меня всерьез не приняли, а послали бы известного чародея, могли бы извести.
— Еще, Миша, деликатное дело. Михаилу скоро двадцать, я его женить хочу. Хорошо бы на девице, что я нашла, но если кто другой глянется, возражать не буду. Ты с ним поговори, объясни, что наследник нужен, а то опять смутное время настанет.
— Обязательно переговорю и попробую убедить. Правы вы.
— И еще. Ты не знаешь, где та девица, у которой вы скрывались, когда в Тихвин ехали? Кто она? Если родовита, и девица, то, если она так Мише по сердцу, то нашла бы ее, да и пусть женятся!
— Где девица, знаю. Родовита. Только не подходит она Михаилу. Она ведьма сильная, белая. Слышали, как такие ведьмы инициируются? Только венчанные и только с чародеем. Простого человека такая ведьма просто выпьет на инициации. Не со зла, там такая сила вокруг разливается, простому человеку не выдержать. Молодые первую ночь в бане проводят, что бы дом не развалить!
— Страсти какие. А ты откуда знаешь?
— Знаю. Эта
