Муж-озеро (СИ) - Андрианова Ирина Александровна "iandri"

- …Озеро, бл..ть…. Ну них…я же…. Откуда тут… На карте…

- Реально, бл.., озеро… Откуда… Мы где ваще…

Ошарашенные своим открытием туристы еще долго обменивались многозначительными междометиями, ничуть не стесняясь присутствием Танюши (они, конечно, заметили ее). Похоже, путь их лежал куда-то дальше, однако, ввиду такой приятной неожиданности, они решили здесь задержаться. Снова раздался хруст веток – только теперь уже целенаправленный, на костер. Между деревьями заструился дымок. И костер, и смех незваных гостей, и плеск воды, когда они, раздевшись, грузно прыгали в Озеро – все это, видимое и слышимое, словно ножом разрезало сердце Танюши. Три часа, пока туристы развлекались на берегу в ельнике, она сидела без движения, сжимая колени затекшими руками. «Если бы у меня была возможность убить их, я бы это сделала, - думала она. – Да, я знаю, Тебе бы это не понравилось. Но мне сейчас так плохо, так больно, что позволь мне хотя бы помечтать о том, как я их убью!»

Наконец, они ушли. К вечеру Танюша осторожно пробралась к тому месту, где был костер. Он еще дымился, и среди углей торчала почерневшая алюминиевая банка. На смятой траве валялся пакет и пластиковая коробка из-под плавленого сыра. Танюша собрала все это и ночью сожгла дотла в собственном костре. Кострище она залила водой, раскидала и, как могла, замаскировала ветками. Она делала это машинально, не надеясь на успех: было понятно, что вслед за первыми посетителями следует ждать вторых, третьих и так до бесконечности. Спасительная мембрана незнания была прорвана. Так и случилось. Спустя три дня на противоположный берег пришла веселая крикливая компания с небольшими рюкзачками – должно быть, поход выходного дня от турклуба какого-нибудь колледжа. Теперь за деревьями уже визжала бензопила, а вскоре гладь воды огласилась убийственными электронными ритмами. Слышался басистый смех парней и тоненький – девчонок. Под вечер тот и другой исчезли, и на смену им пришли однообразные пьяные вопли. Кажется, был даже какой-то скандал и драка. На следующий день Танюша, после долгих уговоров себя, решилась сходить к ним. Половины из обладателей вчерашних голосов уже не было, они ушли утром. Те, кто не ушел, выглядели опухшими и больными, включая девушек. Трудно было поверить, что это они, с их хриплыми голосами и мутными глазами, вчера источали серебристый смех. Повсюду валялся мусор. Танюша неуверенно начала говорить что-то воспитательное – она не приготовила фраз заранее, и поэтому получилось запутано и неубедительно. Ее грубо прогнали. Тогда она заплакала и сказала, что присматривает за Озером, и что ей физически тяжело, если остается мусор. А потому пусть они дозволят ей самой убрать за ними. Похмельные студенты не нашлись, что сказать, молча наблюдали, как она собирает их бутылки в мешок, и только под конец догадались заржать.

До конца лета на Озере успело побывать еще около десятка компаний, причем чем дальше, тем чаще они появлялись. Скорее всего, они уже набрели на Озеро не случайно, а шли по чей-то наводке, потому что Танюша больше не слышала истеричных воплей восторга, как в первый раз. В последних числах августа – начале сентября на Озере стояло одновременно три лагеря, и бывало, что музыка, одновременно включенная на соседних берегах, смешивалась над водой в звуковой хаос, подобный ядовитым испарениям. Дружно работали бензопилы. Вслед за их завываниями обычно раздавался глухой размазанный стук – это падало сухое дерево. Впрочем, не всегда сухое. Идя вдоль берега – а Танюша теперь ежедневно, а иногда и по два раза в день, совершала круговые обходы; то, что представало ее взору, доставляло мучительную боль, но она, как наркоман, не могла отказаться от этой странной потребности – она видела срубленные живые сосны. Из них отдыхающие строили скамейки и столы, а иногда сооружали высокие каркасы для полиэтиленовых тентов. Она знала наперед, знала вплоть до каждой секунды, что будет и что за чем последует, и все равно, подойдя к очередному лагерю, начинала слабым испуганным голосом говорить про то, что нельзя рубить живые деревья, что она ухаживает за Озером, и чтобы убирали мусор, и чтобы… Ее обкладывали матом, на нее орали и грозили ей, и иногда – часто этим занимались женщины, в то время как мужики, сидя на бревнах с пивом, весело посмеивались – прогоняли, подталкивая руками и ногами.

«Ионушка, - всхлипывала она, уходя из одного лагеря и направляясь к другому, готовясь к новым унижениям, - Ты видишь, как меня обидели. Разве этим я не искупила своей вины, не прошла испытания?»

Озеро не выражало ничего – ни возмущения, ни сочувствия. Лишь полоса ряби пробегала по воде, и на ней покачивались первые желтые листья, опавшие с берез.

«А может, все это мне просто почудилось? Может, это не Озеро, а просто озеро? Или, может, это все же Озеро, но ему теперь все равно?»

При этих мыслях в груди у Танюши сжимался горький комок, и она скорей спешила прогнать их: «Да нет же, нет, такого быть не может. Ведь была же ванная, была же бутылочка, было же волчье лыко. Это были знаки! Нет, это не просто озеро. Это Ионушка, и он жалеет меня. Просто сейчас он почему-то ничего не может сделать. Ну, или пока что не время. Но потом он придет и заберет меня… Не знаю, как, но заберет!»

Она ускоряла шаг, чтобы одышка перекрыла сомнения, которые всегда поднимались в сердце в ответ на слишком смелые упования. Если в очередном лагере ей не грубили, а тем более – если еще и убирали мусор, то она громко (опять-таки, чтобы перебить сомнения) уверяла себя, что это неспроста, что это тоже знак, посланный Озером. Так она и жила – наматывая круги по берегу, убирая за туристами, заглушая тоску и по многу раз на дню бросаясь от отчаяния к надежде. Сначала она сжигала собранный мусор в костре, но потом, когда его стало слишком много, начали оставаться несгораемые остатки (например, алюминиевые и жестяные банки), да и совесть все чаще напоминала о вреде выбросов диоксинов в атмосферу. И не просто в атмосферу – ведь рядом было Озеро, ему нужно дышать чистым воздухом… Тогда Танюша стала выносить мешки на станцию. К счастью, там был контейнер, и его регулярно вывозили. Мешки становились все больше и тяжелей, но и привычка делала свое дело: вес, который поначалу казался неподъемным, спустя время стал почему-то легче. А еще на станции был ларек, где можно было пополнить запасы провианта и пустых пакетов.

Вплоть до середины сентября, который выдался необычайно теплым, число посетителей Озера непрерывно росло. Они расширили имевшиеся тропинки, протоптали и прорубили новые. Один раз, как апофеоз нашествия, на берег притарахтел мотоцикл, а спустя пару дней – два квадроцикла. «Успокойся, не плачь, - утешала себя Танюша, глядя со своего берега на беспечных ездоков. – Это должно было случиться, и это случилось. Если они станут пилить живые ели, ты просто сходишь туда и попросишь их это не делать. А если они тебя пошлют, ты уйдешь, а потом просто придешь за мусором. Все будет хорошо». Кстати, именно эти квадроциклисты живых елей не пилили, хотя пивные банки все-таки оставили. Потом похолодало, и поток стал иссякать. Бывало, что всю неделю, вплоть до выходных, Озеро никто не тревожил, и только неулетевшие еще птицы переговаривались между собой в кронах сосен. Тогда Танюша безбоязненно уходила на станцию, и там просила продавщицу в ларьке за небольшие деньги чуть-чуть подзарядить телефон. Когда зарядка доходила до пяти процентов и экран вспыхивал, она звонила матери, чтобы рассказать, что у нее все хорошо, и платят ей много. Одна незадача – плохая связь. Мать не верила, что клиенты дорогой базы отдыха станут терпеть телефонную изоляцию. Но Танюша с жаром доказывала, что, напротив, это сейчас такой тренд: богатые люди, у которых все есть, платят за полное освобождение от информационной нагрузки. Мать с усмешкой ворчала, что лучше бы они поехали к ее двоюродной сестре Лиде в деревню: там бы их ждала не только всяческая разгрузка, но и полезный для здоровья сельский труд.

Поговорив с матерью, Танюша бегло просматривала список пропущенных вызовов – их было немного, и с каждым днем становилось все меньше – и кое-кому перезванивала. Прежний мир охотно забывал о ней, и Танюшу это не пугало. После всего она доставала из кармана еще один телефон, с треснутым стеклом, и робко протягивала продавщице очередные двадцать рублей – мол, нельзя ли подзарядить также и его? Та иногда брала деньги, а иногда соглашалась зарядить оба за один взнос. Это был телефон Иона. Танюша с трепетом ждала, когда загорится экран, и запищат уведомления о пропущенных звонках и сообщениях. Она мечтала поймать хоть какую-то ниточку, связанную с его жизнью, поговорить с кем-то, кто знал его. Больше всего она надеялась, что позвонит его мать – надеялась и боялась одновременно, потому что не представляла, как объяснить ей, что произошло. Но объяснять так и не потребовалось – ни мать, ни кто-либо другой, интересующийся ионовой жизнью и… нет, не смертью, жизнью! – никто так и не позвонил. В самом начале было два звонка от Юрия Альбертовича; ему Танюша решила не перезванивать, и больше он об Ионе не вспоминал. Было еще три звонка, один из которых оказался рекламным спамом, второй – их общим туристическим знакомым, который спрашивал, можно ли подержать у себя подольше ранее одолженные карабины. Третий номер не отвечал, и в душе у Танюши вспыхнула надежда – а вдруг, это кто-то… близкий? Но он так и не ответил, ни на звонки, ни на СМС. Танюша попробовала прозвонить все номера, которые остались в памяти телефона. Почему-то оказалось, что их зафиксировано очень мало – не более десяти номеров за все время, что Ион пользовался этим аппаратом - хотя на ее памяти Ион звонил и отвечал звонки гораздо чаще. Выяснилось, что примерно половина номеров – глухие или отключенные. Это было странно, потому что, согласно списку звонков, Ион набирал или отвечал на них не раз, и разговоры длились по несколько минут. Остальные абоненты были живыми, но либо не помнили, кто такой Ион, либо вспоминали его очень смутно и удивлялись, почему кто-то разыскивает его именно через них… Все концы оказались обрубленными. Мир не просто забыл Иона – он старательно стер воспоминания о нем отовсюду, где они могли быть. Танюша молча смотрела на экран телефона, по которому расползалась прозрачная клякса – ее слеза. Это было невероятно, немыслимо – но, похоже, она действительно была единственной, кто хранил память о нем. Для всех остальных он был в лучшем случае тенью из прошлого, и эта тень быстро таяла. «Но как же его мать, как же брат, как же старые друзья?» - беззвучно вопрошала она. Ответ был очевиден, он напрашивался; но поверить в него было так страшно, что Танюша делала вид, что не понимает сама себя. «Ты был, ты есть, я это знаю! - упрямо твердила она, заглушая предательский внутренний голос. – «Даже если все на свете забудут тебя, я всегда буду помнить. Я сберегу тебя. А потом, может быть… может быть, и другие вспомнят. Да мне и не нужно помнить: ты же рядом со мной, ты – это мое Озеро». Подумав так, Танюша всякий раз вздрагивала и тут же собиралась назад в лес. «А вдруг, пока меня нет, с ним что-нибудь случиться?» Попрощавшись со своей помощницей-продавщицей, она выбегала из магазина и быстро-быстро шагала домой, к Озеру.