Месть за моего врага - Алексин Фарол Фоллмут
Дмитрий Фёдоров, ведьмак с уже сложившейся репутацией, был совсем не тем кандидатом, на которого они рассчитывали. К счастью, Дмитрий и Марья прекрасно это понимали и разыграли свои карты грамотно. Марья, в частности, оказалась права, сделав Джонатана Морено ключевой фигурой: благодаря его тонкой политической работе, включавшей лишь намёки на тайные рукопожатия, Бруклин склонился в сторону Фёдорова. Квинс, Стейтен-Айленд и Бронкс единогласно согласились.
Последний Боро — Манхэттен — оставался настороженным. Некоторые ведьмы веками ненавидели влияние Кощея и смотрели на Дмитрия, его известного союзника, с подозрением или даже страхом. Другие, друзья Стаса Максимова и его отца, не могли смириться с мыслью, что место Стаса займёт кто-то вроде Дмитрия, и потому яростно спорили. «Дмитрий не поддаётся давлению, его нельзя использовать, а значит, невозможно и контролировать», — говорили они. Передать голос Стаса Максимова Дмитрию Фёдорову было всё равно что доверить власть не лисе, а змее. Лиса была предсказуемой и безопасной, если держать её когти под контролем. Змея же могла только жалить.
Но решение нужно было принимать, и разногласиям не оставалось ничего другого, кроме как утихнуть. Благодаря согласию четырёх Боро голос Манхэттена перестал быть поводом для споров. Итоговый результат нельзя было назвать единогласным (даже слово «вынужденный» звучало бы слишком мягко), но Манхэттен всё же проголосовал за Дмитрия Фёдорова, чтобы он занял вакантное место, оставшееся после преждевременной кончины Стаса Максимова.
Спустя несколько часов Дмитрий получил поддержку всех пяти Боро.
— Поздравляю, — сказал Джонатан Морено, довольный проделанной работой. Он считал, что не сделал ничего плохого, и, возможно, был прав. В конце концов, какая разница, каковы его намерения? Власть есть власть, — как часто говорил Кощей. Решения (и те, кто их принимает) обладают силой, и использование этой силы — справедливое или нет — всё равно остаётся выбором. — Что теперь будешь делать, Дмитрий?
— Всё, что обещал, — заверил его Дмитрий. — Слишком долго Боро находились под контролем тех или иных преступников, — заявил он, окинув взглядом комнату. — Это скоро изменится.
По залу прокатились возбуждённые и тревожные возгласы.
— Вы планируете свергнуть Бабу Ягу? — спросила одна из ведьм. Она голосовала за Фёдорова без колебаний; не все были друзьями Стаса Максимова. Многие недолюбливали женщину, чьи интересы Стас защищал, по причинам, варьирующимся от вполне обоснованных до откровенно нелепых.
— Да, — подтвердил Дмитрий.
Несколько ведьм тут же переглянулись, и их лица исказились тревогой. Именно этого они и боялись, и потому зашептались, загудели. «Баба Яга в целом была безвредной», — шептали они. — «Куда хуже другие преступники. Она не вмешивалась в дела Боро. Если Яга исчезнет, какая новая угроза займёт её место в качестве соперника Кощея?»
— А Кощей? — осторожно уточнил Джонатан, задавая вопрос, вызвавший всплеск эмоций.
— Да, — подтвердил Дмитрий.
По залу вновь прокатилась волна шёпотов, похожая на раскат далёкого грома.
Дмитрий выжидал. И когда, наконец, наступила секунда нарастающей, звенящей тишины, ведьмак из Квинса медленно поднялся на ноги.
— Как? — требовательно произнёс он.
— Прекрасный вопрос, — с лёгкой улыбкой отозвался Дмитрий, окинув взглядом зал. Он напомнил себе, что Марья должна была появиться с минуты на минуту. Всё было почти завершено, и эта мысль принесла с собой редкое ощущение облегчения, которого ему было достаточно. — Как хорошо, что вы его задали.
V. 17
(Освобождение)
В тёмной комнате Саша и Лев едва перекинулись и парой слов. Их молчание наполнилось тихими, искренними касаниями: «Я скучала по тебе. Только по тебе. Всегда по тебе». Она осторожно проводила пальцами по его лицу, словно проверяя, настоящие ли эти черты, принадлежат ли они ему, и убеждаясь, что это не сон. А он зарывал пальцы в её волосы, будто был пленником святости каждого локона. Её движения были неуверенными, как если бы он мог ускользнуть из её рук в любой момент. Поэтому он раздевал её медленно, терпеливо, напоминая о её телесности, о жажде, которая не угасла, о её потребностях — и о своих.
Он напоминал ей об этом здесь и сейчас: его руки крепко сжимали её талию, заставляя её резче вдохнуть, подтверждая, что её лёгкие всё ещё могут наполняться воздухом. Его губы касались её уха, и он напоминал ей, что её кровь всё ещё может бурлить. Их молчание говорило громче слов, переплеталось с обещаниями; это был порыв, который не терпел такой роскоши, как матрас и простыни. Когда её лопатки ударились о стену, Лев подумал только: «Здесь. Сейчас. Вот так».
Они напоминали друг другу о приземленной пошлости своего существования: о поте, который сначала блестел плёнкой, а затем собирался в медленные капли; о влажности их слияния, оставлявшей след на каждом дюйме их тел; о дрожи уставших рук и ног; о тяжёлом дыхании, которое, казалось, никогда не насытится. Почти беззвучно оба позволили себе вздох облегчения, освобождения, прежде чем погрузиться в новое молчание — утяжелённое предчувствием грядущего.
К счастью, город никогда не спал. Громкие сигналы банальной жизни, доносящиеся с улицы, возвращали их к суровой реальности. Постепенно они переместились в его постель: голова Саши покоилась на груди Льва, её пальцы замерли между его рёбер, словно она намеренно удерживала его в этом мире, рядом с собой. Он, в свою очередь, мягко скользил ладонью вдоль её спины, проводя по позвонкам.
— Почему ты вернулся? — прошептала она.
— Чтобы спасти тебя, — ответил он.
— От чего?
Он пожал плечами, закинув руку за голову.
— От всего.
Она закрыла глаза, ничего не сказав.
— Я ожидал, что ты скажешь, что не нуждаешься в спасении, — заметил Лев, повернувшись к ней. Он почувствовал, как её ресницы дрогнули против его кожи, когда она снова открыла глаза.
— Думаю, на этот раз я нуждаюсь, — призналась она. — На этот раз действительно нуждаюсь. Но не от мира. — Она сделала паузу, позволяя ему продолжать играть с её волосами. — От самой себя.
Он молча ждал.
— Я была… зла, — призналась она, пальцы чуть сильнее сжались на его торсе. — Но теперь, когда ты здесь, всё это кажется бессмысленным. Я просто хочу остаться здесь, быть с тобой. Пусть всё остальное идёт, как шло.
Она снова закрыла глаза.
— Мне теперь всё равно, разрушит ли себя Роман или нет. Твой отец и так делает всё, чтобы уничтожить своих сыновей без моей помощи.
— Что? — Лев резко поднял голову.
Она выглядела удивлённой.
— Ты этого не … знал?
Она не знал, как объяснить ей ту пропасть незнания, что внезапно раскрылась перед ним, но она, кажется, увидела это в его глазах. К счастью, Саша быстро
