В твой гроб или в мой? - Жаклин Хайд

Он сделал это специально.

Внутри здания лают собаки и хлопают крыльями птицы.

— Бедняжки. Если я и так уже вытаскиваю тебя из этого печального места, может я могу заодно выпустить остальных паразитов на свободу, а?

Паразитов? Гребаный ублюдок. Мои ноздри неконтролируемо раздуваются. Я кричу, мой голос — писк и едва слышен. Мгновение спустя меня снова толкает в прутья, когда этот ублюдок расшатывает клетку, и скрипучая дверь в общий коридор со скрипом открывается.

Я убью его. Это просто унизительно.

Я сижу в той же адской клетке, в которой проснулся несколько дней назад, когда Дойл весело насвистывает. Насколько я помню, никогда еще мне так сильно не хотелось кое-кого ударить.

— Я знал, что маячок, который я повесил на тебя, пригодится. После того как Анжелика замуровала тебя в тот раз, тебе очень повезло, что я до этого додумался, — продолжает он, говоря так, словно я не сижу в долбаной клетке и не жду, когда он меня выпустит. — Если бы ты просто подождал, ничего бы этого не случилось.

Дверь клиники открывается, и я наконец-то вижу свободу за стенами ветеринарного ада, который был моей тюрьмой. Я уже начал бояться, что никогда не смогу выветрить из носа резкие запахи дезинфицирующего средства, отбеливателя и перхоти животных.

Когда, черт возьми, он собирается открыть эту штуку? Я знаю, что даже ослабев могу в последний раз сменить форму, но эта «тюрьма» кажется милями сплошного камня.

Я борюсь с тошнотой, когда столько отвратительных запахов одновременно поражают мои чувства, и проклинаю этот город к ебаной матери. Мне потребовался час, чтобы долететь до ближайшего румынского аэропорта в форме летучей мыши, где пришлось принудить не менее десяти человек, чтобы сесть в самолет, и с тех пор унижения только продолжались.

— Знаешь, вышки сотовой связи и все остальные средства коммуникации снова заработали на следующее утро, — говорит он, ставя клетку со мной на скамейку в парке.

Я смотрю на почти безлюдную улицу с высокими зданиями. Наконец-то. Я жду, что Дойл откроет защелку, но этот имбецил продолжает говорить.

— Хорошо, что я успел вовремя, не знаю, что они делают с такими животными, как ты, учитывая, что ты грызун и все такое.

Для меня он мертв.

Дверь клетки открывается, и моя рука взлетает навстречу его ухмыляющимся губам, когда я превращаюсь в свою человеческую форму. Я сильно бью кулаком по лицу придурка, но он только хохочет, принимая удар на себя, едва ощущая его своей кирпичной головой.

— Это было весело, — говорит он со смешком, — идиот держится за живот, перегнувшись через край парковой скамейки, одетый в один из своих обычных костюмов.

— Ты тупой гребаный мудак. Какого хрена ты сразу меня не выпустил? — кричу я в ночь.

Шея громко хрустит, когда я разминаю конечности и вздыхаю, освобождаясь от боли, что раздражала меня, кажется, целую вечность.

Он игнорирует вопрос, но спокойно протягивает мне пакет, и я молюсь, чтобы он был полон крови. Слезы текут из его глаз, когда он снова наклоняется и громко смеется.

— А еще я захватил солнцезащитный крем.

Клыки впиваются в пластик, мои руки грубо его сжимают, пока я высасываю содержимое, сминая пакет, в то время как зрение проясняется, и мое тело начинает медленный процесс восстановления. Вдалеке звучит автомобильный гудок, и я громко сглатываю.

— Ммм, — стону я, втягивая в рот эту мерзость.

— Как будто ты не вел бы себя так же со мной. Тебя подобрал контроль за животными, — бормочет он, снова заливаясь смехом. — Ты бы видел мое лицо, когда я понял, где ты.

— Заткнись и дай мне еще, — говорю я, протягивая руку, когда высасываю остатки из первой бутылки с первой отрицательной. Он быстро протягивает мне добавку.

Последние несколько дней, безусловно, худшие из всех, что у меня были, и это включая пребывание в гробу, когда отказал ведьме в бессмертии. После мучительного перелета в Америку и не одной, а двух пересадок я предполагал, что худшее позади.

— По крайней мере, мы сошлись во мнении, что она твоя пара. Не знаю ни одной другой причины, что заставила бы твою сварливую задницу залететь так далеко, когда я десятилетиями не мог вытащить тебя из постели, — говорит Дойл, скрещивая руки на груди с самодовольным видом. — Если бы ты просто держал телефон при себе, ничего этого не случилось бы.

Я сжимаю губы, борясь с желанием снова ударить его.

— Где мы? — я убираю клыки достаточно надолго, чтобы спросить.

— Недалеко от Атланты. Квартира Обри здесь рядом. Как прошла твоя неделя?

Я рычу в ответ.

— Представляю тебя летящим прямо под грузовик, — говорит он, закрывая мини холодильник со смешком. — А веселая ветеринарная гостиница? Ну что за приключение!

— Просто помолчи, — дерьмовый юмор после стольких дней в обличье опозоренной и деградировавшей летучей мыши, кормящейся с рук кашицей из насекомых, очень некстати. Я бросаю на него взгляд. — Там были странные ритуалы купания, Дойл, — я вздрагиваю, прикрывая промежность, когда вспоминаю этот инцидент. — Самым унизительным было то, что молодая девушка прокомментировала размер моих яиц, играя со мной, как с каким-то экзотическим домашним животным.

Он моргает, сморщившись в замешательстве.

— И все это бесплатно?

— Иди нахуй.

Его хихиканье переходит в откровенный ржач, когда я смотрю на него.

— По мне, так это очень хорошее приветствие.

Мои ноздри раздуваются от раздражения.

— Есть новости от Джекилла или Фрэнка?

Он качает головой, откидываясь на спинку парковой скамейки, закидывает ногу на ногу и покачивает дизайнерскими туфлями.

— Неа, ни звука, но я этого и ожидал. Джекилл, вероятно, отсиживается в своем особняке, а Фрэнк занят проблемами с людьми, поскольку его новое медицинское учреждение находится под пристальным вниманием.

— Хммм.

Хорошо. Они оба получат по заслугам, как только я верну Обри.

Я пристраиваюсь поближе, снова поднося к губам бутылку.

— Так что случилось? — бормочет он.

Я с ужасом вспоминаю аэропорт и приторный запах людей, отошедший на второй план, как только мой взгляд упал на мерцающие огни вокруг. Город представлял собой калейдоскоп красок, которого я никогда не видел, и это было поистине чудо. Я быстро превратился в летучую мышь, решив одним махом прочесать город и найти Обри за ночь, только чтобы услышать оглушительный звук сирены, прежде чем меня сбила с ног тяжелая движущаяся машина.

— Это не имеет значения. Ты знаешь, где она?

Он смотрит