Муж-озеро - Ирина Андрианова
— Мы не свинячили! Мы убираем Озеро! Я… мы проводим тут регулярные субботники!
— Чё? Кто субботники? Ты субботники?! Ты пойди проспись сперва, синька.
Челядь сдержанно захихикала. Танюша похолодела: лицо Кудимова было совсем близко от нее. Оно было почти красиво, это лицо: в молодости, должно быть, он имел успех, хотя в те времена в его активе была только внешность. Большие глаза, квадратный, будто вырубленный топором подбородок, бронзовый загар. На широкой потной шее виднелся край татуировки, уходивший под футболку. В ухе обнаружилась небольшая сережка; отросшая модная стрижка хранила следы фигурного выбривания на висках. Все это Кудимову шло: он отдаленно напоминал солиста группы «Рамштайн» — эдакая злобная, но красивая глыба. Когда он подошел, Танюше страстно заходилось повернуться и бежать; но она вспомнила, что за спиной стоят (стоят ли еще?) люди, и что такого шанса выразить народное негодование у нее больше не будет.
— Я не синька!.. — произнесла она, срываясь. — Я вообще не пью. Я убираю тут мусор три года. А вы… вы… Почему вы огораживаете Озеро? Оно общее. Это незаконно! — Тут уж танюшин голос съехал на фальцет.
— Чего законно-незаконно? Чего она там пи. дит? — Рамштайн обернулся к своей челяди, показывая, что не видит в Танюше достойного объекта для разговора.
— Гм, девушка, послушайте…
Старший из команды остроносых туфлей полез было вперед, но не сообразил, что ему тоже слова не давали: обращение босса к публике было риторической фигурой. Кудимов тут же грубо оттолкнул незадачливого слугу и надвинулся на Танюшу так близко, что она была принуждена отступить. При этом она заметила боковым зрением, что ее спутники, как по команде, отступили еще дальше. Теперь она стояла перед врагом одна.
— Ты, чушка, слушай сюда! Пока, бл…, я тебе ноги не переломал! Я тут купил участок, тебе понятно?! Я тут построил дом, тебе понятно, сучка е…ная?!
Кудимов распалялся все больше и больше. Это уже была не ритуальная порка, как несколько минут назад с подрядчиком: Рамштайн действительно входил в раж, и на лицах подчиненных отразилась нешуточная озабоченность. Они зашевелились. Их руки робко, боясь притронуться, потянулись к хозяину. Должно быть, они знали, что бывает, если его вовремя не остановить. Но останавливать никто не решался, поэтому со стороны выглядело, как будто все вокруг указывают руками на Кудимова, словно на прокаженного.
— Ты, бл…, понимаешь, что тут теперь мой дом? Дом, бл…, для моей семьи и моих детей, нах. й! Чё там незаконно? Чё ты сказала?! Тут, бл…, все законно!
Танюша отступила еще на шаг, а ее группа поддержки сделала сразу три; кое-кто уже скрылся за деревьями. Таджики, которые до последнего не обращали внимания на происходящее и продолжали работать, теперь тоже остановились и задумчиво оперлись на лопаты. Подрядчики мелкими прыжками выбежали вперед, громко бормоча что-то умоляюще-примирительное. Они растопырили руки, словно пытаясь прочертить невидимую границу между противниками, однако перегородить путь боссу опять-таки не осмелились. Крики услышали и за забором, и на авансцену пожаловала госпожа Кудимова, сопровождаемая нянькой с малышом и еще одним толстым мальчиком лет семи. Должно быть, тембр голоса мужа подсказал и ей, что это не рядовая перепалка. Завидев Танюшу, она несколько секунд стояла молча, а потом завопила еще громче супруга.
— Вован, это та бомжиха, которая тут шарится! Я тебе говорила, надо ментов вызвать! У нас же дети! Смотри, она целую шоблу привела! Мужики, вы чё стоите?! Навешайте им, пусть уе…ывают…
Визг жены, похоже, неприятно резанул по ушам Кудимова, потому что он поморщился и внезапно остановился. Огромная ручища, уже поднявшаяся над лицом Танюши, зависла в воздухе. Странно, но получив конкретное предложение на предмет того, что ему делать с делегацией «бомжей», Рамштайн будто бы протрезвел.
— Короче, так, недоё…ки. Уматывайте отсюда, пока я вам ноги не переломал. Еще раз увижу ваши еб…ла, еще раз услышу, что что-то тут незаконно — сами будете виноваты, я предупреждал. — Теперь он говорил хоть и угрожающе, но относительно спокойно. Подрядчики облегченно выдохнули. Таджики загрустили — им пришлось снова приниматься за работу. — А если мои дети вас тут увидят… если они только вас увидят! — Кудимов снова возвысил голос, глаза подрядчиков снова тревожно забегали, а таджики снова украдкой опустили лопаты, — то я, бл…, за себя не отвечаю! Закопаю прямо тут, без ментов. И клумбу, ё… твою мать, посажу!
Подрядчики сочли, что экспрессия шефа наконец-то прошла пиковую стадию, и рискнули нежно взять его за руки и плечи, якобы пытаясь остановить. Они делали это только тогда, когда были уверены, что Кудимов и сам не прочь свернуть наступление. Но тут они просчитались: еще не весь заряд злобы был израсходован. Кудимов вдруг остервенело стряхнул с себя их руки, как мерзких червей, и снова направился к Танюше. Неизвестно, что он собирался сделать — возможно, ничего, потому что противнику при такой внезапной атаке полагалось трусливо бежать. Однако, к удивлению всех присутствовавших и прежде всего самой Танюши, она не двинулась с места. Она не знала, что пригвоздило ее ноги к земле. Но, когда Кудимов с бычьим выражением лица снова навис над ней, когда его рука занеслась настолько высоко, что опуститься она могла не иначе, как на голову Танюши, она, вместо того, чтобы как-то защититься, внезапно открыла рот и произнесла — точнее, услышала собственный голос, сказавший нечто неожиданное для нее самой.
— Вы можете меня убить… можете избить… Но я все равно не перестану с вами бороться! Потому что… потому что это не просто Озеро. Это… это… Это Ион! Это мой муж!
Неизвестно, услышал ли Кудимов ее последние слова, потому что в самый миг их произнесения он дико взревел, и в следующую секунду Танюша почувствовала, что ей больно стянуло шею и оторвало от земли. Правда, задохнуться она не успела: рука, сграбаставшая ворот ветровки, с силой отшвырнула ее прочь. Танюша не помнил полета; она очнулась, только когда стукнулась спиной о травяную кочку — к счастью, довольно мягкую. Звуковым фоном ее падения стал оглушительный хор перекрикивающих друг друга голосов: львиного рыка Кудимова, плотоядных воплей его жены и трусливых оханий челяди. Сзади, из Танюшиного тыла, тоже неслись матерные крики, но они были неуверенными и разрозненными.
— Ленидыч, Ленидыч, ты чё…
— Да оставь ты эту синюшку! Охота руки марать!
— Она к ментам побежит, нап. здит, что ты ее убить хотел…
Кудимов, наверное, и сам сообразил, что программа праведного гнева выполнена и перевыполнена — Танюша
