Дикое царство. О чем поет Север - Евгения Мос
— Ты жива! Ты жива!
Она отстранилась, внимательно вгляделась в меня, увидела волка рядом. В ее глазах блеснуло понимание, но она не отшатнулась. На лице ничего не выдавало страха или омерзения. Нет, только цепко осматривала меня на наличие ран.
— Ясно откуда ты, такая деревенская, — шепнула Кали.
— Как вы?
— Все в порядке. Лаванья, Зара живы. Слуг не трогали. Как вы?
— Люкасса погибла.
— Что?! Как? — в глазах девушки стали собираться слезы. — Почему? Почему она не была с нами?
Как ей объяснить?
— Потом, Кали.
Они с пониманием кивнула и замолчала.
Раздалось рычание из комнаты, громкое… Дверь открылась. Мне казалось, что я перестала дышать. Все смотрели на того, кто выйдет. Вышли двое, Сараби и молодой мужчина из Тигриного Дома, он оглядел всех присутствующих и сказал:
— Бой Каринутус окончен. Мой отец, Шрейден, мертв. Бой проигран, мы обязаны отступить.
Тигриный Дом опустили глаза в пол, я видела разочарование, жалость. Но они молча вставали, чтоб покинуть Дом династии. Я протолкнулась сквозь людей и вошла в комнату. Здесь было тело Солена, тело Шрейдена, павшие тигры и… Шойдра, осматривающая, лежавшего на спине Дария.
Я подбежала, не обращая внимания на удивленный взгляд женщины. Мне было плевать.
— Дарий! — крикнула я.
Он не ответил.
Я присела рядом с ним, и не могла сосчитать раны на его теле. Он еле-еле дышал.
— Прана не вылечит его, — прошептала Шойдра. — От отвоевал наш Дом ценою жизни.
Где-то позади я услышала всхлип, это была Парвати, которая за всей своей броней и сухостью, ощутила горечь потери.
— Нет! — крикнула я. — Он еще жив.
— Ненадолго, Эстер.
Я стала осматривать его раны, кровь была везде. Он еле-еле дышал, глаза были закрыты. Столько глубоких ран, повреждение внутренних органов. Такое не зашепчешь?
— Уходите, — прошептала я.
— Что?
— ВСЕ ПОШЛИ ВОН! ТИШИНА, НИКТО НЕ ДОЛЖЕН ПОДСЛУШИВАТЬ!
Они решили, что я сумасшедшая, но я вопила, чтоб они ушли, пока не стало поздно. На помощь мне пришел Кори, который стал говорить, чтоб освободили все комнату. И Радж, взявший командование. Как они разобрались мне не было важно. Важно было другое.
Стало тихо.
«Эстер…»
«Да»
Есть шепот, который не должен быть слышен ни одному уху, он предназначается только одному — тому, кого лечат. Я медленно провела по волосам Дария, откинула их со лба. Протерла пот и прислонилась губами к щеке. Я начала шепотом, быстро-быстро:
Солнце встает на востоке,
А на западе — его колыбель.
Ты будешь со мною в горном водном потоке.
Ты будешь со мною петь в параллель.
Я связала нас нитью, прочнее железа и стали.
А в сердцах наших горит огонь на двоих.
Я люблю тебя навечно, как часть своей стаи.
Заклинаю, держись за меня, если нет сил уж твоих.
И если мне скажут: отпусти, не держи, —
При свете Луны оскал мой блеснет.
Ведь ты всех в мире дороже.
Ведь ты мой — полет.
И я не орел, и не ястреб, и вовсе не птица,
Но волки тоже могут летать.
Тихо, бесшумно, словно по небу бежит колесница,
Нашей песни вторит сама Луна-Мать.
Я шептала и шептала ему прямо в ухо. Раны затягивались, но ритм сердца был медленный. Я ощущала одновременно и узор на своем бедре, и у него под сердцем, словно он тоже был на мне. Телесные раны заживали, но внутри… сил не хватало.
«Эстер…»
Я не слушала, как зовет меня Лалону. Я продолжала повторять заученные строки постепенно повышая голос. Я не знала, сколько времени прошло, лишь лунный свет известил меня о том, что уже глубокая ночь.
Но я продолжала.
Шепот исцеления ран плавно превратился в песню жизни. Силы покидали меня, я ощущала, как с каждой строчкой вокруг меня и Дария вспыхивает светло-голубое свечение праны. Лалону передавал мне все свои силы, я слышала, как он тяжело дышит.
Сердце моего волка тоже билось медленнее и медленнее.
«Лалону…»
«Забирай все, Эстер»
Я ощутила, как щеки снова стали влажными от слез, но продолжала петь.
* * *
Черная хромая волчица шла медленно. Но раньше ей и некуда было торопиться, а вот сейчас… Нужно ускориться.
И зачем она притащилась в эту даль? В эту жару… Детеныш ее человека убежал, запретил за ней следовать. Да и она, правда, не поспевала за быстрыми человеческими ножками и белыми лапами Лалону.
Когда-то она была самой быстрой, самой суровой и дикой. В далеком бою ее прозвали диким демоном Ракши. Ох, с каким упоением смеялись те, кто поставил на нее клеймо в бою. И как громко орали, когда она эти же руки откусила.
Саригрид не знала запретов и слова «Нет». Ей было все равно, что Эстер запретила следовать за ней. Это пусть все остальные ее послушались. Но не старая Саригрид…
Ракша взяла с нее обещание заботиться о внучке, пока та не найдет свой путь. И великая белая волчья мать — Луна, шептала, нет, умоляла ускориться трехлапую волчицу. И она спешила изо всех сил.
Когда граница Сонхаура была пересечена, она пряталась в подворотнях, скрывалась в кустах на заднем дворе. Звери Сонхаура пугались черной волчицы, несмотря на то, что часть ее шерсти была седой, а одной лапы не хватало. Глаза Саригрид кричали о том, что она тотем некогда бравой воительницы, и что клыки ее никогда не знали пощады. Но она пришла с миром, и кошки отступали с уважением перед спокойной ныне и ранее дикой волчицей.
Она услышала вой Лалону, когда он спешил к своему человеку. Потому и спешила, все шептало о том, что она нужна.
Дом хищников.
Дом старых врагов. Но она вошла в него, пусть не скользящей походкой. Пусть на нее обращали внимание, на то как тяжело дышит старая волчица. Во взглядах людей был страх, но они пропускали ее, зная, что в комнате за закрытой дверью находится еще один волк и дочь Луны, что прощается со своим любимым.
Демон Ракши. Именно так первые десять лет после битвы у великого озера вспоминали старую Саригрид. Она шла, не склонив головы, не стесняясь потерянной лапы и клейма на боку. Она шла на запах детеныша Ракши. Остановилась перед дверями. Посмотрела на маленького мальчика. Дети же все понимают. И он понял.
Приоткрыл дверь, впуская темного как ночь зверя.
«Здравствуйте, щенятки»
«Саригрид» — услышал ее Лалону.
Его дыхание тоже было тяжелым, как и вздохи Эстер, которая склонилась над мужчиной и пела песню жизни.
* * *
Я услышала шаги тотема своей бабушки и
