Аконит - Ирена Мадир
Сначала их всех заставляли бегать, прыгать и сталкиваться друг с другом. Кирпичу было сложно. Он не умел еще балансировать на одной ноге, не мог так ловко передвигаться, как двуногие кирпичи. Тогда он понял впервые, что равенство не всегда справедливость. Потому что все были в одинаково равных вертикальных условиях, но для Кирпича условия были несправедливые. Тогда ему пришлось впервые вершить правосудие – заставлять всех принять горизонтальное положение. Он наконец перестал отплевывать выбитые зубы. Теперь этим занимались противники.
– Пять, – сказал человек в белом на исходе дня.
Кирпич не понял. Но знал, что обязан это запомнить, потому что именно так ему и сказали: «Запомни».
Что было удивительного в том дне? Ничего для Кирпича. Но многое удивило бы Гилберта Хантмэна. Например, почему все раны так быстро заживают на его теле? Почему его волосы стали белыми? Почему детей заставляют бить друг друга? Но Кирпичу было все равно, потому что для него все было в новинку, но при этом уже считалось само собой разумеющимся. Боль считалась обычным делом. А после дальнейших дней та боль казалась пустяком.
Следующее утро Кирпича началось с того, что ему вспороли живот. Мука была жгучей, но даже не она запомнилась Кирпичу, а собственные внутренности, которые шипели и гудели. Гораздо позже Аконит узнал, что так работает приобретенная регенерация. Именно эту способность проверяли в тот момент – регенерацию. А цифры были своеобразной оценкой показателей, которые позже стали именами.
Число вместо слова. Цифра вместо буквы.
Первой цифрой стала пятерка.
А второй…
Вторую пришлось вырывать у смерти. Потому что именно это и делали тогда – кирпичей пытались убить, чтобы проверить, насколько сильна их регенерация. Не все справлялись. У кого-то она была слишком низкой, чтобы преодолеть все пытки.
Кирпич хорошо запомнил холодильник. Там он сидел долго, следил, как пальцы чернеют и шипят, как регенерация борется с холодом. С ним было еще несколько кирпичей, и это было впервые, когда они смогли переговариваться. До того за каждое слово им доставалось от охраны – людей в сером. А когда резиновая дубинка прилетает по макушке, ты прикусываешь язык буквально. Голова будто вибрирует и кружится. В общем, охота разговаривать пропадала быстро.
– Холодно, – выдохнула девочка, сидящая напротив. Ее пальцы, в отличие от пальцев Кирпича, не чернели вовсе.
– Холодно, – согласился мальчик рядом. Он был чуть крупнее Кирпича.
– Холодно, – повторил Кирпич, и они втроем переглянулись. Так прошла их первая беседа.
Потом было еще… Его единственную ногу жгли, ему выкалывали глаза, ломали кости, вытягивали ногти и много чего еще. Чтобы в конце, когда Кирпич уже устал так сильно, что даже брось они его на съедение псам, он не стал бы сопротивляться, ему сказали:
– Восемь.
Пять и восемь. Две цифры из имени.
Следующий этап Истязаний был простым. Все, кто выдержали начальные, приходили в белую комнату, похожую на ту, где кирпичи впервые появлялись. Только вместо странного потолка в новой белой комнате была странная стена – прозрачная, за которой толпились люди в халатах.
Кирпич не знал, что нужно делать, но что-то сделал. Все тело его вспыхнуло светом, а в голове закричали Голоса. Голоса были с ним с самого начала, они постоянно шептали, но ничего конкретного Кирпич разобрать не мог. В тот раз они кричали так сильно, что носом пошла кровь.
– Девять, – заключил человек в белом халате.
Пять, восемь, девять. Уже три цифры. Почти имя.
На следующий день пришлось говорить. Кирпич разговаривал с человеком и играл с ним в настольные игры, а потом решал задачи и говорил с другими людьми, последний из которых чиркнул в листе, проговаривая:
– Семь.
Это стало именем Кирпича – 5897. С тех пор именно этим он и был – 5897.
5 – физические показатели.
8 – уровень регенерации.
9 – магический ресурс.
7 – умственные способности.
С приобретением имени стало проще жить. Можно было узнать о себе хоть что-то. О других, конечно, тоже. Например, он заинтересовался теми кирпичами, с которыми заговорил в холодильнике, девочку назвали 8998, а мальчика 9888. Цифры в их именах были одними из самых больших, а это позволяло им выигрывать каждый спарринг с другими кирпичами.
5897, конечно, тоже уступал им, но 9888 как-то незаметно начал помогать ему. Каждый раз, когда его кулак выбивал 5897 глаз или ломал челюсть, 9888 еле слышно говорил, как избежать такого удара в следующий раз. Голос у него был приятным, но при этом необычным. Иногда он произносил слова не так и вообще говорил странновато. Но это его вовсе не портило.
И казалось, 9888 всем помогает. Сначала так и было, но после того как 8322 сдал его людям, 9888 наказали буквальным поджариванием на глазах у всех в назидание. И он перестал давать подсказки. По крайней мере тем, в ком не был уверен. Потому что именно после того случая кирпичи начали опасаться не только людей, но и других кирпичей.
И было чего. За выявление «нарушителя» давали еду вкуснее, а еще избавляли на день от уколов, пилюль и спаррингов. Так что некоторые кирпичи заделались профессиональными стукачами, чтобы урвать побольше свободных дней.
Так среди кирпичей постепенно начали устанавливаться группы. 5897 быстро пристроился к 9888 и 8998, с которыми жил совсем близко, а еще они подтянули к себе одних из самых слабых: 1229, который постоянно кашлял кровью и еле переставлял ноги (но он появился позже всех в их группе); совсем крохотную девочку, которая едва доставала им до пояса, 1923; а еще щуплого мальчика 5578. Почему их? Наверное, потому что пожалели. 9888 вообще был очень жалостлив, а у 5897 была потребность защищать. 8998 же просто наслаждалась общностью. Одиночество давалось ей сложнее, ведь тогда Голоса становились громче.
По вечерам их группа иногда выхватывала свободные парсы, чтобы спрятаться где-то в углу. Они прижимались друг к другу так тесно, как могли. Ощущение другого тепла, другого сердцебиения, другого дыхания и запаха успокаивало. Особенно младших. Позже открыли новые виды близости – растрепать волосы, похлопать по плечу, погладить по спине. Короткие знаки внимания, которые можно было использовать незаметно.
О сложившейся группе знала обычно только сама группа. Потому что самое главное было – делать вид при остальных, что тебе плевать. Стоило сказать лишнее или даже бросить в сторону одного из группы обеспокоенный взгляд, как их тут же сдавали и наказывали.
