Аромагия. Книга 1 - Анна Орлова
Поймав себя на отчаянном желании прильнуть к его губам, чтобы согреть и их, я прикусила изнутри щеку, пытаясь угомонить разбушевавшееся тело. Исмир слишком часто со мной играл!
Заставила себя отпустить его руку… и тут он открыл глаза. Ледяное пламя – это дико, однако именно им был полон его взгляд. Сквозь снежную корку губ будто протаяла улыбка, а в нежнейшее благоухание сандала капнули густого медового яда жасмина и приправили острым черным перцем. Так пахнет соблазн…
И оказалось, что даже лед умеет таять.
Я словно прыгнула в море со скалы, погрузившись с головой в вышибающие дух ощущения. Соленая горечь слез (это я плачу?!), обжигающий холод и острая нехватка воздуха.
«А губы у него теплые…» – это была последняя связная мысль…
Стук в дверь показался мне выстрелом в спину.
С трудом вынырнув из омута безумия, я задохнулась, сообразив, что дверь не заперта. А значит, гость всего лишь хотел обозначить свое присутствие. Надо думать, успев многое увидеть.
Вероятно, вид мой был растерянным и виноватым. И красноречивым. По крайней мере, от Петтера, стоящего в дверном проеме, несло душным гневом, горчичной ревностью и кислым разочарованием. Разочарование похоже на прокисшие маринованные огурцы – на вид такие пикантные и хрустящие, но вялые и пересоленные.
Хотелось извиниться, хотя за что? Наверное, за развенчанный идеал. Пусть муж много раз изменял мне, даже не слишком это скрывая, пусть в доме ко мне относились хуже, чем к приблудному псу, – я должна держать лицо. Улыбаться, терпеть, усмирять львов добротой и кротостью…
Но боги мои, милосердные мои боги, как же я устала! Хотелось расслабиться, хоть ненадолго, почувствовать себя хрупкой и обожаемой.
Я поневоле усмехнулась. Жизненный опыт (или цинизм?) безжалостно подсказывал, что это всего лишь самообман.
От моей улыбки Петтер дернулся, как от пощечины.
– Госпожа, – будто переломившись в поклоне, начал он, старательно глядя мимо меня. – Мне нужно кое о чем вам рассказать.
– Я вас слушаю. – Я попыталась шагнуть в сторону от Исмира, однако он легко меня удержал. Пахло от него мандариновым весельем и кисловато-лимонным любопытством.
– Наедине! – словно выплюнул Петтер.
– Как угодно, – пожал плечами Исмир. Наклонился ко мне и сказал на ухо, едва-едва касаясь губами моей кожи: – Будьте осторожнее с корицей, ее действие на ледяных драконов… весьма специфично.
И, сверкнув напоследок улыбкой, вышел, оставив меня переваривать свое возмутительное заявление.
– Петтер, – не поднимая глаз, начала я, лишь теперь осознав, в каком положении очутилась, – могу я попросить вас сохранить увиденное в секрете?
– Попросить… – протянул мальчишка с насмешкой и горечью, от которой у меня запершило в горле. – Да, попросить – можете. Только скажите, почему он?!
И вот это детское «Почему брату купили лошадку, а мне нет?!» меня добило.
Закрыв лицо руками, я принялась смеяться…
Успокоившись, я взглянула на замершего у входа Петтера. Надо сказать, выражение лица у него было презанятное, а запах и того интереснее: так пахнет осока. Травянистый болотно-зеленый аромат – обида и замкнутость.
– Петтер, – вздохнув, уже серьезно начала я, глядя ему в глаза. – Все совсем не так, как вы подумали…
Еще раз вздохнула, когда он недоверчиво хмыкнул (звучало это и правда нелепо и беспомощно).
– Совсем не так! – упрямо повторила я. Выпрямила спину и, подняв подбородок, отчеканила: – Для ледяных драконов корица является афродизиаком. Меня укусила змея, – я кивком указала за забытую (или оставленную в качестве сувенира?) гадину на столике. – Исмир помог мне с ней справиться. А я, не зная об особенностях действия на него корицы, применила ее как антидот. Результат вы видели.
Признавать, что причиной произошедшего являлся афродизиак, было унизительно, потому что…
Петтер услужливо озвучил почему:
– А на вас тоже это подействовало? И что он вообще здесь делал?
Пришлось проглотить резкое: «Это не ваше дело!»
После всего, что я ему вчера наговорила, да еще при нынешних обстоятельствах это было бы не лучшим решением.
– У меня тоже случаются минуты слабости. Надеюсь, такой ответ вас удовлетворит?
Надо думать, у мальчишки тут же возник соблазн проверить, как я отнесусь уже к его поцелую. Петтер опустил глаза, мучительно покраснел и сжал кулаки. И аромат: кислая клюква смущения, виноградная сладость предвкушения, томительно-тягучая амбра желания.
Напомнить ему об Уннер? Впрочем, вряд ли это подействует.
– Так я могу рассчитывать, что этот инцидент не станет известен Ингольву? – повторила я, пока мальчишка не наделал глупостей.
– Да, – хрипло ответил он. Откашлялся и добавил уже увереннее: – Я ничего не скажу полковнику, если он прямо меня не спросит.
Я подняла брови (весьма странная оговорка!), и он поспешил уточнить:
– Я не могу соврать. Промолчать или ответить уклончиво, но не соврать.
– Почему? – только и спросила я.
Он передернул плечами, распространяя запах намокшей древесины и хвои, и встревоженно взглянул на часы:
– Надо спешить! Я поймаю извозчика через пять минут, а вы пока оденьтесь.
– Но куда спешить?! – Не выдержав, я повысила голос. События понеслись вскачь, и я оказалась к этому решительно не готова.
Петтер уже с порога обернулся:
– Мы должны успеть к Халле к десяти.
И только хлопнула дверь…
Я стояла посреди «Уртехюса», бездумно разглядывая знакомую обстановку, и размышляла. Могло ли все это оказаться какой-то хитрой ловушкой, чтобы всерьез меня скомпрометировать и дать Ингольву карты в руки? Похоже, он всерьез увлекся хорошенькой медсестрой, даже перестал навещать меня по ночам.
Покачав головой, я потянулась за пальто.
Петтер стал для меня отдушиной, словно форточка, открытая в прокуренной комнате. Поверить, что он меня предаст… невозможно.
Спустя десять минут мы уже сидели в бешено мчащемся экипаже. Расспросить Петтера не удалось: он сел рядом с извозчиком, о чем-то негромко с ним переговариваясь.
Мне оставалось только смотреть на мелькающие за окошком городские улицы и недоумевать. Куда мы едем? Зачем? К чему такая гонка? Почему не на машине?..
На последний вопрос я получила ответ, когда мы прибыли на место: наш автомобиль, покрытый грязью, был припаркован неподалеку. Надо думать, на нем приехал Ингольв.
Петтер помог мне выйти (какие у него горячие руки!) и заботливо придержал, когда я оступилась и едва не упала в лужу. Я посмотрела на него, ожидая пояснений, не дождалась и растерянно огляделась. Мы очутились за городом, на перекрестке трех дорог, в центре которого торчала скала Халле, словно воздетый вверх палец. Вокруг простиралась унылая, поросшая мхом равнина, и только в отдалении приглушенно рокотало море.
Картину несколько оживляли четыре разномастных автомобиля, три конных экипажа и столпившиеся у самой скалы люди.
Первым делом в глаза мне бросилась лысоватая макушка Ингольва, который,
