Дом на Уотч-Хилл - Карен Мари Монинг
Но может, ему солгал патологоанатом?
Я потянулась за телефоном, чтобы написать мистеру Бальфуру и спросить, где охранники, а затем поняла, что если сделаю это, он узнает, что я на улице. Я внутренне на секунду запнулась, размышляя, что нарушая правила, чтобы не навлечь на себя проблемы, я вдруг могла ненароком положить начало именно тому, чего стремилась избежать.
Как раз когда я почти заставила себя повернуть обратно к двери и пойти в свою комнату, из темноты раздался голос — из места, где, я могла поклясться, никого не было; из заполненного лишь ночью алькова под глицинией, свисавшей с крыши гаража.
— Бальфур отозвал охранников и попросил меня присматривать за тобой с заката до рассвета, девочка, — произнёс голос Девлина.
— Мне трудно в это поверить, — ответила я пустому алькову. — Ясно, что ни он, ни Леннокс не питают к тебе особой любви. Почему, кстати?
Во тьме прокатилась рябь, словно сама ночь собиралась, сшивала сначала слабые очертания, а потом полностью воплощённое тело мужчины с тёмной красотой и обнажённой татуированной кожей, одетого лишь в джинсы. Он был нечеловечески привлекательным — сила природы, сдержанная, грациозная, и всё же наталкивающая на мысли о шторме.
— По той же причине, по которой он выбрал меня присматривать за тобой, — Девлин двинулся вперёд, выйдя на слабое освещение двора, которое кистью художника прошлось по сильным, точёным чертам его лица, окрашивая серебром и тьмой, подчёркивая и скрывая элементы идеальной симметрии. — Потому что я старше и намного могущественнее. Бальфур не заботится обо всём, что могущественнее его. Однако он определённо воспользуется моей помощью, когда ему это удобно.
— Он заботится обо мне, — я это чувствовала. — А я могущественнее его, — по крайней мере, предположительно.
Он склонил голову набок, но не дал ответа.
Я смотрела на него через двор.
— Насколько старше?
— Возраст, даты, истинные имена, места рождения — всё это может быть использовано во вред, если попадёт не в те руки.
— Сотни лет?
Он слабо улыбнулся.
— Я признаю это, девушка.
Я прищурилась.
— Столетия. Ты говоришь мне, что живёшь несколько столетий, — это не был вопрос. Это был сарказм. Люди не жили веками.
— Ты видела меня той ночью. Не сомневаюсь, что твоя подруга Эсте посвятила тебя в детали.
— Где ты родился? — потребовала я.
Он ответил с лёгкой насмешкой:
— Возраст, даты, истинные имена, места рождения…
— Ты можешь хотя бы сказать мне, в какой стране ты родился, — раздражённо сказала я. Ответы — я отчаянно жаждала твёрдых ответов везде, где их можно найти.
На мгновение он умолк, затем:
— В той, что ты бы назвала Ирландией.
— Я бы назвала Ирландией, — сухо повторила я.
— Она была известна под множеством имён: Эйре, Гиберния, Огигия, совсем как Шотландия когда-то была Каледонией или Альбой. Точное название места содержит информацию.
— В смысле, это могло выдать век или даже тысячелетие? — сказала я, хрюкнув.
— Да, девушка.
— Я отказываюсь верить, что смотрю через двор на мужчину, которому может быть несколько сотен или, что ещё более немыслимо, тысяч лет.
Он пожал плечами.
— Верь во что хочешь. Твой выбор. С другой стороны, всё твой выбор, — он окинул меня взглядом такой откровенной чувственности, что это почти был мой Взгляд. — Например, момент, когда ты решила разделить мою постель.
Теперь он говорил слишком похоже на Эсте и гримуар. Почему все вечно твердили мне, что всё — мой выбор, когда возникало такое чувство, будто ничто в моей жизни до сего момента не было моим выбором.
— «Если», а не «момент, когда», — раздосадованно поправила я, вопреки тому факту, что пришла именно за этим.
Его улыбка померкла. Глаза прищурились, блеснув, и он двинулся ко мне, выплёвывая слова быстрым стаккато:
— Ты считаешь меня таким дураком, что думаешь, будто я не знаю, зачем ты вышла наружу, Зо-д'кай? Ты хочешь честности? Дай мне честность. Ты пришла, потому что внутри тебя шторм, ты боишься, что не сможешь его сдержать, и страшишься своего потенциала к разрушению. Ты пришла, потому что (вопреки колоссальности силы, которой ты обладаешь) ты чувствуешь себя беспомощной, потерянной, боящейся себя, сомневающейся в том, кто ты и кем можешь однажды стать. Ты пришла, потому что твоё сердце разбито смертью твоей матери, твой разум потрескался от травм и открытий. Ты пришла, потому что тебе больше некуда идти, сирота Зо. Ты пришла, свирепая девушка, чтобы сбросить свирепость своих эмоций на тело какого-то везучего ублюдка, и этот везучий ублюдок — я. Я прочёл это в твоих глазах в тот же момент, когда ты вышла за дверь. Я принимаю, не прося ничего в ответ, и буду оберегать тебя столько, сколько потребуется.
К этому моменту своей стремительной и огненной речи он сократил всё расстояние между нами. Он стоял на расстоянии вздоха от моего тела, и я чувствовала, как он источает присутствие, свою энергию, колоссальность исходящей от него страсти. Это ощущалось так же, как стоять посреди полноценной грозы, когда дождь ещё не начался, воздух наэлектризован и трещит, и вот-вот случится нечто взрывное.
— Ты пришла, — продолжал он низким, интенсивным голосом, — потому что ты ещё не трахалась с тех пор, как полностью пробудилась как ведьма, и я уверяю тебя, это превзойдёт твои самые дикие мечты.
Я задрожала. Скоро я узнаю, что всегда буду дрожать, когда Девлин говорит слово «трахаться», и я знала, что мы вот-вот к этому и перейдём. «Мы думаем, что хотим мужчину, который видит нас», — подумала я, теперь распалившись так же сильно, как когда Келлан столь ясно увидел меня насквозь.
— Мне есть куда идти, — натянуто проинформировала я. Келлан никогда не покидал мой разум надолго. Этот мужчина вывернул меня наизнанку, отвечал мне во всём око за око, зуб за зуб, оставлял желать от него намного большего. — Есть другой мужчина, которого я хотела бы увидеть. Но для встречи с ним потребуется покинуть поместье. Я сегодня готова нарушить некоторые правила, но не все.
«Мда, сучка во мне явно выходит наружу, когда мужчина видит меня слишком отчётливо», — подумала я, в равной мере забавляясь и стыдясь этого.
Девлин выгнул бровь и мягко сказал:
— Женщина, мне плевать, почему ты трахаешь
