Жена неверного ректора Полицейской академии - Юлия Удалова
Именно благодаря ему в деле об украденных годах появилось три подозреваемых, за которым была установлена круглосуточная слежка.
Я помнил три черно-белые изображения, которые лежали у отца на столе. И даже сейчас могу до мельчайших подробностей описать их.
Благообразный черноволосый господин средних лет в золотом пенсне.
Рыжеватый молодой человек в полосатом костюме. У него были такие же рыжие усы, напоминающие стрелки часов.
И — женщина, толстая часовщица из Квартала Теней, которую полиционеры проверяли особо.
Была у отца теория, что время ворует женщина, которая хочет продлить молодость, не желает стареть. Именно на женщину он ставил.
И ошибся.
В тот поздний вечер мы возвращались из Ковена вместе.
Мне было шестнадцать, я готовился поступать в Академию полиции, и в те дни, когда не изучал теорию и не тренировался, то торчал у отца на службе, чтоб набраться опыта.
Это был спокойный, тихий вечер нашего короткого северного лета, когда ничто не предвещает беду.
Мы шли, разговаривая о вчерашнем громком и дерзком ограблении «Цисмолд и Ко» — впервые за всю историю существования конторы!
Я с восхищением слушал версию отца, который уже разложил действия преступников по полочкам и составил грамотный список оперативных мероприятий. У него был такой ясный аналитический ум!
Сильный и опытный, мудрый и справедливый — он был моим кумиром. Как же я мечтал стать хоть немного похожим на него и не посрамить честь его мундира!
Вдруг из подворотни раздался истошный женский крик и детский плач, а через секунду на дорогу выбежал испуганная маленькая девочка лет восьмив русых кудряшках.
— Помогите! Там моя мама, моя мамочка! — захлебываясь слезами, закричала она. — Спасите ее, добрые господа!
Мы с отцом бросились в подворотню…
Вот только никакой «мамочки» там не оказалось.
Засада.
Десять наемников-головорезов с арбалетами.
Будь на месте отца кто-то другой, то у нас бы не было шансов.
Но отец умел мастерски стрелять с двух рук.
Его воплощением был Стрелок.
Он поразил девятерых, а я поймал десятого, который хотел трусливо сбежать.
Прижав его, мы выяснили, кто заказчик.
Чернявый часовых дел мастер в золотом пенсне.
Он щедро оплатил наемникам убийство офицера Альберта Рэтборна, который шел по его следу.
Часовщика нужно было брать быстро, потому что наемник слил информацию о том, что он собирается поменять внешность и пуститься в бега.
Отец запросил Ковен о подкреплении, а мне велел идти домой.
Но я не мог его бросить. Не ушел, несмотря на приказ.
В часовую лавку мы отправились вместе.
Нервный Часовщик, дрожа от страха, метался по своему логову, бросая вещи в чемодан.
На самом дне чемодана лежал металлический футляр с брегетом — серебряными часами на длинной цепочке.
Обезвредив маньяка, отец раскрыл футляр, рассматривая старинный и древний артефакт, обладающий такой силой…
Но в этот момент Часовщику, надежно скованному обездвиживающим заклятием, каким-то чудом удалось высвободить руку.
Он притянул ею брегет за цепочку и быстро откинул крышку.
На циферблате блеснул тонко выгравированный череп с рубинами вместо глаз.
Часы оказались ровно между моим отцом и Часовщиком.
Рубины в глазах черепа сверкнули, и серебристый песок заискрился над стеклом часов.
В этот момент стало происходить жуткое.
Отец стал стремительно стареть, а Часовщик так же стремительно молодеть.
Я бросился к часам, папа закричал:
— Не смей их трогать! Не смей прикасаться к ним, Лианс!
Он выстрелил в часы, которые качались, словно маятник, отбирая его жизнь по годам, но вмиг одряхлевшая рука дрогнула, и он не попал.
А время не шло. Оно летело.
Волосы отца на глазах белели, а кожа сморщилась и покрылась пигментными пятнами.
Уже невзирая на его запрет, я сшиб Часовщика с места, выкрутил его руку и наступил на запястье сверху.
Стекло в часах жалобно хрустнуло.
И тут раздался оглушительный хохот.
Хохотал черноволосый парень — мой ровесник в золотом пенсне и мешковатой одежде не по размеру.
Часовщик радостно смеялся, довольно оглядывая свое помолодевшее тело.
Я подобрал пистолет и, не раздумывая, выстрелил.
Парень подавился смехом, и упал, схватившись за грудь.
А я подскочил к своему отцу, не в силах сдержать слезы, и поддержал его, чтоб не упал от бессилия.
От красивого, сильного, успешного, уверенного в себе мужчины в самом расцвете осталась лишь жалкая развалина лет под сто двадцать.
На него было горько смотреть. Так горько, что сердце готово было разорваться на части.
— Папа, вот так. Держись за меня… — стараясь казаться спокойным, я усадил его на стул, хотя внутри все дрожало. — Сейчас прибудет подкрепление. Мы… Мы найдем способ вернуть тебе украденные годы, папа!
Отец едва-едва помотал головой на тонкой шее. Даже это, казалось бы, легкое движение далось ему с трудом.
— Сделай для меня это, сынок.
Шепот отца был едва слышен.
Взглядом он указал на пистолет в моей руке.
Он прошептал еще, что время утекло — его невозможно будет повернуть вспять. Прошептал, что не хочет доживать свой век… таким. Что не хочет, чтобы его прекрасная молодая жена — моя мать видела его беззубым, сморщенным, дряхлым стариком.
Конечно, она будет любить. Она будет варить кашки, кормить с ложечки, отправляя эти кашки в беззубый рот, будет заботиться, растирать одряхлевшие кости целебной мазью, но в глубине своей души…
Голос отца прозвучал в моей голове, словно наяву.
Просто сделай для меня это.
Я резко подскочил, чувствуя, как сердце колотится в груди.
Снова этот кошмар.
Снова.
Уж лучше бы она пришла ко мне во сне.
Тоже было бы больно.
Но то боль иного сорта.
Тягучая, мучительная и сладкая, как патока.
И я ни за какие сокровища мира не согласился бы с ней расстаться.
Я поднялся с нар и подступил к турнику.
Разумеется, в этой узкой темной тюремной камере никто не подумал позаботиться о спортивных снарядах для заключенных.
Я приспособил под эти нужды торчащую из стены трубу.
Правда, что-то в последнее время она стала какой-то хлипкой.
Раньше делал тысячу подтягиваний за один подход. Но сейчас этого уже было мало, потому увеличил это количество до трех с половиной тысяч.
Проклятье!
Боюсь, демонова труба все-таки скоро не выдержит и отвалится к иблисам собачьим!
Тогда, пожалуй, можно будет передать Освальду, чтоб заплатил кому надо, и мне бы установили в камере нормальный турник.
Вот было бы счастье!
Он и так все порывается устроить мне в тюрьме лучшие условия.
Чуть ли не
